Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
наши бедные грамотеи, показывают не то, как вредна грамота для русского человека, но то, до какой страшной степени заражена та среда, в которую вводит их грамота, и как беззащитен и безоружен остается в ней простой и, может быть, прекрасный человек»[52].
Владимир Иванович Даль — образованнейший, умнейший, хорошо знавший народ человек, был против создания народных школ…
Даже трудно себе представить, с каким сопротивлением сталкивался Песталоцци, настаивая и в своих романах, и в статьях, и, главное, в практической работе на необходимости создания школ для народа.
Это была не просто смелая, но по-настоящему революционная идея.
По своим взглядам на воспитание, на детей Песталоцци, безусловно, был человеком будущего. Его воззрения вовсе не коррелируют с тем, как относились к образованию в его годы, но абсолютно соответствуют взглядам великих педагогов будущего.
Не случайно в «Нелирическом отступлении» я обильно цитирую тех, кто будет работать после Песталоцци. Ну, разве не поразительно, насколько точно отражают его взгляды слова тех, кто будет образовывать детей через много десятилетий после него?
Сам Песталоцци очень точно заметил: «Я умер для своего времени. Мир, современность больше не мой мир»[53].
В обстановке абсолютного пренебрежения к детям, когда никто не видит в них людей; когда вся система образования держится на страхе; когда матери не понимают, что воспитание детей — это их главное, высокое предназначение; а чиновникам совершенно не ясно, зачем и как учить детей бедняков, — вдруг, словно с другой планеты, является человек, чьи педагогические взгляды опережают современников на десятки лет…
Я хотел бы закончить наше «Нелирическое отступление» словами еще одного гения педагогики, который сильно испытывал влияние нашего героя. Это Януш Корчак. Свою великую книгу «Как любить ребенка» он начинает такими словами: «С ранних лет мы растем в сознании, что большое — важнее, чем малое»[54].
Иногда мне кажется, что Песталоцци словно бы перевернул бинокль: дети для него стали больше взрослых. Они — главное. Они — смысл и суть.
Но это вовсе не значит, что с этого момента у него все стало получаться.
Мир, который искренно считал, что дети не совсем люди, — вовсе не жаждал помогать безумцу, думающему иначе.
Мир с привычными представлениями. И один человек — непохожий, другой, единственный.
Вечное противопоставление.
Итак. 1774 год. Нейгоф. Усадьба Песталоцци.
Его фермерство хиреет. Ясно, что надежды на процветание с помощью сельскохозяйственной деятельности не оправдались. Нужна другая идея.
И она все отчетливее зреет не столько в голове, сколько в душе нашего героя: создать в Нейгофе, в собственном доме, приют для детей-сирот…
…Вообще, если бы надо было подбирать эпиграф к судьбе Иоганна Генриха Песталоцци, нам снова помог бы Борис Пастернак.
Помните:
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только. До конца.
Конечно, можно было бы утверждать, что Песталоцци как раз не умел отличать поражения от победы. Или, например, еще красивее: наш герой превращал любое поражение в победы.
И это все было бы правдой, да не совсем.
Иоганн Генрих Песталоцци попросту не жил в такой системе координат, где существуют поражения и победы.
Тут ведь вот что важно понять: разгромы и проигрыши возможны только там, где есть соревнование, чаще всего, — с системой; или с обществом, или с самим собой, наконец.
Песталоцци жил, ни с кем не соревнуясь и ни с чем не воюя. Просто жил так, как ему казалось правильным.
Если угодно, я бы сравнил его с локомотивом, который однажды выехал из пункта А и отправился в пункт В. Где А — это детство, дом, дед, а В — это счастье, или как минимум нормальная жизнь возможно большего количества бедных детей.
Паровоз или электричка ведь ни с кем не воюют. Просто едут себе вперед и всё. Возникают какие-то препятствия — преодолевают. Когда быстрее, когда медленнее.
Но никогда не поворачивая назад.
Итак, новая и на этот раз действительно близкая ему идея: создать в своей усадьбе приют для бедных детей.
Тут же возникает вопрос: откуда взять средства? И так ведь не все долги еще выплачены…
Идея Песталоцци заключалась в том, чтобы дети одновременно учились и работали. Другими словами, — чтобы они сами зарабатывали на свою жизнь и существование приюта. Он даже рассчитал, как ему казалось точно, что денег должно хватить с лихвой.
Отлично!
Однако есть одно «но»: дети начнут зарабатывать деньги, условно говоря, завтра, а превращать свой дом в приют, принимать первых воспитанников необходимо сегодня.
Как быть?
О «Гельветическое общество „У скорняков“»! Какое счастье, что ты случилось в жизни Песталоцци! Кажется, ты и было создано едва ли не только для того, чтобы знакомить нашего героя с разными необходимыми ему людьми! Благодаря тебе Песталоцци познакомился со своей женой; с Чиффели, который пытался научить его фермерству, и пусть уроки впрок не пошли, но усадьба на всю жизнь осталась; и здесь же наш герой знакомится с Исааком Изелином, которому предстоит сыграть в его жизни весьма существенную роль.
Исаак Изелин — очень примечательная личность и весьма знаменитый в ту пору человек.
Известный философ и одновременно секретарь Большого совета в Базеле (нынче бы сказали, что он занимал крупную политическую и чиновничью должность). Кроме того, известный филантроп, создавший организацию с весьма говорящим названием «Общество поощрения, добра и благотворительности». Да еще и отец девятерых детей — один этот факт уже мог расположить к нему Песталоцци.
Казалось бы, человек приятный во всех отношениях. Однако, с точки зрения нашего героя, Изелин имел один существенный недостаток. Дело в том, что все его философские изыскания строились на постоянной полемике с Жан Жаком Руссо. Изелин спорил с ним публично, довольно жестко, подчас даже высмеивая кумира Песталоцци.
Возможно ли просить помощи у врага своего кумира? Не будет ли это предательством по отношению к тому, кого наш герой всегда почитал абсолютным и безусловным авторитетом?
Известно высказывание Уинстона Черчилля: мол, если речь идет о благе моей страны, я готов заключить договор хоть с самим дьяволом. Думаю, Песталоцци двигала подобная логика, и он все-таки просил у Изелина помощи не для себя лично, но для создания приюта. А для такого благого дела ни к кому не стыдно обратиться.
Долго и подробно наш герой рассказывал, как
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
