— Стало быть, я его знаю?
— У тебя скверная память, Микеле; ты назвал мне имена четверых мужчин, которые были в зеленой комнате в ту злополучную ночь, и я тебе сказал, что тот, кому я должен отомстить, — один из этой четверки.
— Правда ваша, монсиньор, большего не требуется.
— Ну, то-то же!.. Я оставляю тебя в этой комнате; держись наготове… думай о герцоге… лелей свою месть… а когда я приду за тобой, пусть я найду тебя со шпагой в руке.
— Будьте покойны, монсиньор.
Лоренцо запер за Микеле дверь и вошел в комнату, приготовленную для герцога.
Кроме отблесков большого огня, разведенного в камине другого освещения в спальне не было.
Молодой человек не успел даже оглядеться, как на лестнице послышались шаги.
Он прислушался: поднимались двое, мужчина и женщина.
Можно было расслышать шелест складок шелкового
платья.
Он проскользнул в коридор и, метнувшись в одну из дверей, затворил ее за собой.
Мгновением позже Луиза, предшествуемая не расстававшимся с маской Венгерцем, прошла мимо этой двери и вошла в какую-то комнату.
Комната была незнакома девушке: кабинет, в который ее провели утром, находился в противоположном конце покоев.
Но она получила записку Лоренцино, узнала почерк Лоренцино, и этого ей было более чем достаточно.
— Мы пришли, здесь вам следует обождать, — сказал ей Венгерец.
— Благодарю, — ответила Луиза, присаживаясь.
— Не желаете ли чего-нибудь? — спросил сбир.
— Нет. Передайте только пославшему вас, что я пришла и жду его, — ответила девушка.
— Слушаю, госпожа, — сказал Венгерец и вышел, затворив дверь комнаты, где он оставил девушку.
Он не сделал и двух шагов по коридору, как его остановил Лоренцино.
— Она здесь? — понизив голос, осведомился юноша.
— Да, монсиньор.
— Ступай же сказать герцогу, что мы его ждем; но пусть он помнит, что, кроме тебя, никто не должен увидеть его входящим сюда.
Венгерец отвесил поклон и хотел вернуть Лоренцино ключ от входной двери, но тот оттолкнул его руку.
— А герцог? — напомнил он. — Как, по-твоему, он войдет?
— И то верно, — спохватился сбир.
И он вышел, унеся с собой ключ.
Герцог даром времени не терял, и, войдя в залу в разгар пира, Венгерец нашел хозяина изрядно пьяным.
Но, заметив его кивок, герцог поднялся с кресла и подошел.
— Ну что? — спросил он сбира.
— Она ждет вас, монсиньор, — ответил Венгерец.
— Воистину, — продолжал герцог, — Лоренцино просто неоценим. Кажется, возжелай я Мадонну, так он и ее ухитрится мне добыть. И, пройдя в туалетную комнату, он облачился в длинный атласный плащ, отделанный собольим мехом.
— Какие перчатки мне надеть — те, что для войны, или те, что для любви? — задал он вопрос Венгерцу.
— Те, что для любви, монсиньор, — отвечал сбир. На столике и в самом деле лежали две пары перчаток: одни — кольчужные, другие — надушенные.
Герцог взял и натянул на руки надушенные перчатки. Вслед за тем, распахнув дверь в залу, он объявил:
— Доброго вечера и веселой ночи всем вам, мессеры; пируйте сколько душе угодно. В погребах хватит вин, а в покоях — кроватей. Не являйтесь засвидетельствовать мне свое почтение раньше полудня: я буду еще спать.
— Погодите, я с вами, монсиньор, — вызвался один из гостей.
— Нет, останьтесь, Джустиниано, я обойдусь без провожатых, — ответил герцог.
Но Джустиниано да Чезена, капитан герцога, с пьяным упрямством стоял на своем.
— Ну хорошо, пошли, пропойца! — сдался герцог. И незаметно шепнул Джакопо:
— Добром или силой, но на площади Сан Марко уведешь его от нас: мне хватит Венгерца.
Вчетвером они вышли из дворца. Помятуя о своем обещании Лоренцино отвести возможные подозрения, герцог свернул на виа деи Кальдераи, прошел по виа де Джинори, сделал несколько шагов по виа Сан Галло, повернул на виа дельи Арацциери, подтолкнул Джустиниано на площадь Сан Марко, приказав Джакопо вести его домой, и в сопровождении Венгерца направился на виа Ларга.
А тем временем Лоренцино вошел в комнату, где ждала его Луиза.
При его появлении девушка порывисто вскочила и подбежала обнять его.
— Спасибо, что ты доверилась мне, — произнес Лоренцино.
— День, когда я в тебе усомнюсь, станет днем моей смерти! — возразила девушка.
— Подожди, я сначала закрою эту дверь. Лоренцо пошел запереть дверь, потом, вернувшись к Луизе, сказал:
— До самого конца ты пронесла свою веру, моя ненаглядная Луиза; теперь слушай хорошенько, что я тебе скажу.
— Буду слушать, как внимают гласу Божьему, но прежде всего, как батюшка?..
— Я же сказал тебе, что отец твой будет спасен, значит,
так тому и быть. Кстати, хлопоча о нем, я подумал и о нас с тобою, любимая; через час мы покинем Флоренцию.
— Куда же мы отправляемся?
— В Венецию… Вот тут у меня, — похлопал себя по карману Лоренцино, — подорожная, подписанная епископом Марии. Оказавшись на свободе, твой отец догонит нас.
— Что ж, едем, любимый.
— Но не прямо сейчас; до нашего отъезда должно еще свершиться одно важное событие, Луиза.
— Где?
— Здесь.
— Как, здесь?
— В этой самой комнате.
— А я…я?..
— Ты, Луиза, будешь находиться вот тут, в боковом кабинете, и, что бы ты оттуда ни услышала — шум, голоса, возню, — ты не двинешься с места, пальцем не пошевелишь и звука не проронишь… Когда все кончится, я отопру, Луиза… Ты пройдешь через спальню, зажмурившись, и мы уедем.
— Лоренцо! Лоренцо! — воскликнула Луиза — Не держи меня в таком страхе… Что все-таки должно произойти?.. О! Я не малое дитя… Сам батюшка сказал, что я взрослая женщина!
— Тише! — прервал ее Лоренцино. — Ты ничего не слышала?..
— Как будто хлопнула дверь с улицы.
— Так оно и есть. Войди в кабинет, Луиза… Наступает решающий миг. Призови на помощь все свое мужество и — ни звука, хоть бы сама Смерть вступила сюда у тебя на глазах.
— Богоматерь ангелов, что же здесь произойдет?..
Лоренцино втолкнул девушку в комнату, смежную со спальней, запер дверь, опустил ключ в карман и, выбежав, устремился в кабинет, где уже прятался перед этим, когда мимо проходил Венгерец.
