— За благоденствие, радость и исполнение всех желаний нашего возлюбленного герцога!
Пока все пили за здоровье хозяина, молодой человек, наклонившись к уху герцога, шепнул:
— Выпейте не один кубок, а два кубка, монсиньор: не пройдет и часа, как Луиза будет вас ждать у меня, готовая исполнить желания вашего высочества.
— Голубчик, так ты это устроил? — обрадовался уже порядком захмелевший герцог.
— Разве я не дал вам слова, монсиньор?
— Через час? И кто придет известить меня?
— Послушайте, монсиньор, никому из своих людей я довериться не могу. У вас же есть преданный как пес Венгерец, не так ли?
— Я в нем уверен, как в самом себе.
— Уступите мне его, чтоб сходить за нашей опечаленной красоткой.
— Нет!, — возразил герцог. — Она узнает в нем моего человека и откажется следовать за ним.
— Это с маской-то на лице и письмецом от меня?.. Полно! И кстати, дитя знает, куда идет.
— Тогда из-за чего вся эта возня?
— Надо соблюсти благопристойность, монсиньор.
— Согласен, забирай Венгерца, он в твоем распоряжении.
— Позовите его, монсиньор, и сами скажите, что он во всем должен слушаться меня. Герцог подозвал к себе сбира.
— Пойдешь с Лоренцино, — сказал он ему, — и будешь делать все, что он тебе прикажет. Головой отвечаешь!
Венгерцу было не привыкать к наказам такого рода, поэтому в ответ он ограничился поклоном.
Лоренцино поднялся из-за стола.
— Уже уходишь, голубчик? — спросил его герцог.
— Черт побери, монсиньор, мне еще нужно приготовить комнату для вас!
— Ты обещаешь, что я буду предупрежден, как только прибудет красотка?
— Венгерец сам явится сообщить, когда вам можно будет прийти… Недопустимо, чтоб вам, монсиньор, пришлось ждать.
Лоренцино сделал несколько шагов к выходу, но, тут же вернувшись к герцогу, потребовал:
— Обещайте, монсиньор, что никто из ваших гостей не узнает, куда вы направляетесь и ради кого покидаете застолье!
— Ручаюсь моим словом.
— И дайте слово, что пойдете окольным путем, чтобы сбить с толку тех, кто увидит вас выходящим.
— Считай, ты его получил.
— А вы не забудете, что клятвенно обязались в этом?
— Мой милый! — возвысил голос герцог.
— Молчу, молчу, — отозвался Лоренцино. — По-моему, два обещания верней одного. Значит, слово дворянина, монсиньор?
— Слово дворянина!
— Тогда все в порядке.
— Да что это с тобой, Лоренцино? — спросил вдруг герцог.
— Со мной? — переспросил молодой человек.
— Ты бледней мертвеца, однако лоб у тебя весь в поту.
— Я думаю! У вас тут задохнуться можно, — ответил Лоренцино, утираясь вышитым батистовым платочком, вроде тех, какими пользуются женщины.
И он поспешно вышел.
Лоренцино ступил на виа Ларга в тот момент, когда башенные часы собора били полночь.
Эта зимняя ночь, с 5 на 6 января, выдалась холодной и темной: уже за десять шагов перед собой ничего нельзя было различить.
Лоренцино медленно шагал, поглядывая то и дело по сторонам, как тот, кто кого-то разыскивает.
На углу виа делле Ланчи перед ним словно из-под земли вырос человек.
Схватившись за кинжал, Лоренцино отпрянул.
— Это я, монсиньор, — послышался голос.
— Ах, это ты, Микеле! — узнал Лоренцино сбира.
— Разве не вы сами велели мне поджидать вашу милость на виа Ларга, с одиннадцати до часу ночи?
— В самом деле, велел и рад убедиться, что ты не опаздываешь на встречи… Ты готов?
— Да.
— Тогда следуй за мной.
— Вы, видно, собрались-таки отомстить? — поинтересовался сбир.
— Надеюсь, через час со всем этим будет покончено, Микеле!
— Счастливчик вы, монсиньор!
Не ответив, Лоренцино пошел вперед, углубился в виа Ларга и открыл дверцу в стене.
— А-а! Это произойдет в вашем доме? — спросил Микеле.
— Да, в моем.
— А вы не боитесь, что звон клинков и крики услышат в герцогском дворце?
— За год соседи наслушались криков и бряцания оружия у меня, так что не придадут этому значения, будь спокоен, — сказал Лоренцино.
Поднявшись во второй этаж, он открыл одну из комнат и впустил Микеле.
Он уже готов был оставить там сбира одного, но тот удержал его за рукав.
— Монсиньор, — сказал он, — сейчас я принадлежу вам, но, со своей стороны, вы тоже дали мне обещание.
— Напомни-ка мне его.
— После расправы с вашим личным недругом вы не воспрепятствуете мне разделаться с герцогом.
— Так ты по-прежнему упорствуешь в этом намерении?
— Больше чем когда-либо.
— И ни серебром, ни золотом, ни уговорами, ни угрозами не склонить тебя отказаться от этого замысла?
— Я дал клятву, что от меня ему не будет ни жалости, ни помилования в смертный час.
— Значит, все, что ты тут рассказывал, — правда?
— Чистая правда, от начала и до конца.
— Не верится.
— Отчего же?
— Да оттого, что не сыщется человека, способного на такую жестокость.
— Герцог Алессандро — не человек!
— Эта девушка была хороша собой?
— О! Мила, как ангел!
— Я забыл ее имя. Как, ты сказал, ее звали?
— Нелла.
— Сколько же ей было лет, когда она умерла?
— Восемнадцать.
— Так рано!
— Слишком поздно — для той, в чью жизнь вот уже два года как вошли несчастье и позор!
— И ты говоришь, что, потешив тебя надеждой стать ее мужем, герцог Алессандро…
— О! Не продолжайте, монсиньор! — взмолился сбир, не вынеся воспоминаний, которые разбередил в нем Лоренцино. — Не продолжайте, а то я обезумею, чего доброго! Сейчас ведь дело не во мне, а в вас, верно?.. Вы привели меня, чтоб помочь вам убить кое-кого… Ну, так кто же он таков, этот человек, от которого Небо отвернулось настолько, что ценой его крови мне приходится покупать право на мое отмщение?.. Назовите мне его, я готов.
— Мне незачем его называть, ты сам его увидишь.
