смелостью, народ стал отплясывать вокруг этого кошмарного, повешенного некий безумный танец и на ходу сочинять непотребные песни. Дьявольский хоровод длился с полчаса. И вдруг какой-то молодой человек подошел к трупу, держа в руках маленький кинжал, отрезал ему нос и в качестве сувенира сунул себе в карман. Тут всех охватила настоящая лихорадка. Каждому из присутствовавших захотелось взять себе хоть что-то на память. Пальцы, уши и даже «стыдные части» исчезли в мгновение ока. Менее удачливым пришлось довольствоваться тем, что осталось…
Когда каждый получил свой кусок, еще более возбудившаяся толпа отвязала труп и с дикими криками потащила его через весь Париж. Неистовство этих людей было так велико, что очевидцам казалось, будто все это происходит на сцене театра марионеток. «В толпе был человек, одетый в красное, — рассказывает сеньор де Кадне, — и, видимо, пришедший в такое безумие, что погрузил руку в тело убитого и, вынув ее оттуда окровавленную, сразу поднес ко рту, обсосал кровь и даже проглотил прилипший маленький кусочек. Все это он проделал на глазах у множества добропорядочных людей, выглядывавших из окон. Другому из одичавшей толпы удалось вырвать из тела сердце, испечь его неподалеку на горящих угольях и при всех съесть с уксусом!»
Наконец, останки Кончино Кончини, покрытые пылью, плевками и грязью, вновь притащили на Новый Мост и там сожгли в присутствии веселящегося люда.
* * *
Сразу же после жестокого убийства Кончино Кончини было покончено и с Леонорой Галигаи.
Ее предупредили, что за ней должны вот-вот прийти.
— Что такое? — не поняла Леонора Галигаи.
— За вами уже послали! Надо бежать! Нельзя терять ни минуты!
Но было уже поздно: капитан де Витри, испачканный кровью Кончино Кончини, вошел в ее покои в сопровождении группы вооруженных шпагами и алебардами людей.
— Мадам, — сказал капитан, — извольте следовать за мной. Вы моя пленница.
Леонора все поняла и, собрав последние остатки сил, спросила:
— А мой муж, что вы с ним сделали?
После этого, понимая, что помощи ждать неоткуда, она зарыдала, и ее крик заставил людей де Витри содрогнуться. Это было похоже на истерику, на приступ страшной болезни. Вдруг она затихла, затравленно посмотрела вокруг и бросилась к столику, на котором лежали ее драгоценности. Схватив их, она начала запихивать все под матрас. Люди де Витри с ужасом смотрели на эту агонию. Их капитан попытался остановить Леонору, но она набросилась на него и принялась царапать ему лицо. Бравый капитан резко оттолкнул ее, его люди схватили ее под руки и поволокли за собой.
В отношении нее решение уже было принято. Герцог де Люинь, мечтавший не только о власти, но и о сокровищах Кончино Кончини и его супруги, решил, что она должна умереть. Но вот ее-то вполне можно было придать суду. Впрочем, процесс мог быть связан с определенным риском, ведь она стала бы защищаться. Более того, в него могла вмешаться Мария Медичи. Ни герцог, ни Людовик не могли допустить подобного. И тогда было принято решение обвинить Леонору Галигаи в колдовстве.
Естественно, никакой колдуньей она не была. Но тут же нашлись «свидетели» (как же без них!), которые «своими глазами видели», как она гадала на внутренностях животных, пытаясь воздействовать на ход событий с помощью магических средств.
Несчастная Леонора была брошена в Бастилию, а на следующий день капитан Николя де Витри был провозглашен маршалом Франции. В принципе он был простым солдатом и всего лишь выполнял приказ, и не его дело было судить о последствиях своих действий. С другой стороны, пока существуют те, кто, не задумываясь, выполняет приказы, всегда найдутся и те, кто, не задумываясь, будет их отдавать. Судьба де Витри сложится соответствующим образом: придя к власти, кардинал де Ришелье засадит его самого в Бастилию, а после его смерти он будет выпущен на свободу и вскоре ему были пожалованы титулы герцога и пэра Франции, но уже от имени короля Людовика XIV.
Пока же правил Людовик XIII, и он 9 мая 1617 года подписал указ о начале слушаний по делу Леоноры Галигаи. Через два дня она была перевезена из Бастилии в тюрьму Консьержери.
Во время переезда она предложила 200 тысяч дукатов охранникам за организацию ее побега. Без результата. Ее заперли в небольшой камере, охраняемой двумя гвардейцами. И вот она предстала перед судьями. На все вопросы она отвечала четко и ясно, не допуская никаких толкований своих слов. Она, например, сказала:
— Перед лицом Господа клянусь, что никогда не занималась колдовством. Я всегда была доброй католичкой и не имела никаких контактов с дьяволом.
Ее спросили, откуда у нее столько сокровищ:
— У меня нет ничего, — ответила она. — Говорят, что у меня множество сокровищ, но это лишь подарки королевы-матери. Все, что у меня есть, принадлежит ей. Я служила ей верой и правдой много лет, а если мой муж и совершил какие-то ошибки, я за них не могу нести ответственность. К тому же он не обедал, не ужинал и не спал со мной на протяжении последних четырех лет.
Когда допрос закончился, она стала умолять:
— Пощадите меня! Я ни в чем не виновна! Я всего лишь несчастная слабая женщина!
Решение суда было предопределено заранее: колдунья должна погибнуть на костре, на Гревской площади, где традиционно уничтожали ей подобных. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Несчастная!
Ей дали немного хлеба и вина. Потом ее посадили в повозку и повезли к месту казни. Толпы народа сопровождали повозку с криками: «Проклятая колдунья! Она — гугенотка, на ней нет креста!» Услышав это, Леонора показала всем свой нательный крест и поцеловала его. Когда ее передали в руки палача, она крикнула, что прощает всех: короля, королеву, всех французов…
