многих оканчивалась небытием.
Но вернемся в век ХIХ, с началом которого Россия споткнулась о вопрос «Куда идти?». Французская революция привела в движение не только континентальную Европу, но и впавшую в дремоту после пугачевского восстания крепостническую Россию. В нее устремился громадный поток эмигрантов из различных слоев французского общества, не пожелавших испытывать судьбу в захлестнувшей родину резне. Наряду со скарбом они привезли и новые взгляды, новые веяния европейского общества, вызвавшие среди российского болота рябь либеральных начинаний Александра I.
Освободительные походы русской армии в Европу взбаламутили общественную жизнь России. Вдохновленные европейскими свободами наиболее образованные и критически настроенные офицеры-дворяне по возвращении в национальные «конюшни» возжаждали того же. Русский крестьянин в солдатской шинели массово соприкоснулся с бытом Западной Европы, тоже проникнувшись свободолюбивыми настроениями. Декабрист А. Бестужев констатирует: «Войска возвратились с лаврами на челе, но с французскими фразами на устах» («Их вечен с вольностью союз». Литературная критика и публицистика декабристов. М.: Современник, 1983. С. 57). Принесших волю народам Европы родина встретила старой помещичьей неволей. Послышался ропот: «Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа» (указ. соч., с. 205). Низы захотели свободы от векового рабства, дворяне-командиры посягнули и вообще на святое — корону, низринуть царя-батюшку. Общество пришло в движение. Сначала умственное, затем и политическое. 14 декабря 1825 года восстала императорская гвардия. Разгром восстания показал его историческую преждевременность. Но оно не прошло бесследно. Поле общественного сознания проросло разновидовыми всходами. Столбовая дорога российской истории расстроилась — образованный барин, не лишенный раздумий о судьбах родины, уперся в «трехполье»: Запад, Восток и дорогу в неизведанную яркомиражную даль — социализм. А Илья Муромец, подгоняемый припудренным бичом официальной идеологии («самодержавие, православие, народность»), поплелся проторенной дорогой, обрастая по пути буржуазными доспехами, искушаемый социалистическими сиренами о предпочтительности общества всеобщего благоденствия, где труженик — кузнец собственного счастья, хозяин своей судьбы.
Теория официальной народности
Восстание декабристов стало мощным толчком для возникновения и развития трех вышеуказанных социально-политических течений, индикатором, показавшим, что в недрах господствующего уклада общественной жизни России зреют те же процессы, которые привели к Великой французской революции. На вызов декабристов, по Ф. Глинке, «разгулявшихся рыцарей» (Глинка Ф. Н. Письма к другу. М.: Современник, 1990. С. 8), династии требовалось дать ответ, который бы указывал на ложность избранного путчистами пути обновления общественного организма, на то, что власть российских царей покоится на таких гранитных основаниях, как православие и народное доверие, которым не страшны кавалерийские наскоки любых рыцарей. Так родилась теория официальной народности, автором которой был министр народного просвещения граф С. Уваров и сущность которой выражалась формулой «православие, самодержавие, народность». Эта сугубо охранительная идеология увидела свет в 1834 году, ранее социалистического и славянофильского учений, оказав влияние на то и другое. Поэтому у социалистов и славянофилов встречаются положения, рожденные в лоне официальной народности. Это и страх пред буржуазным Западом с его антагонизмом (поляризация общества на классы с борьбой между ними и пр.), и отрицание буржуазного образа жизни с такими его атрибутами, как конституция (Погодин М., в кн.: Китаев В. А. От фронды к охранительству. М.: Мысль, 1972. С. 29), и предназначение России спасти другие народы (Погодин М., в кн.: Плеханов Г. Очерки по истории русской общественной мысли ХIХ века. Петроград, 1923. С. 51, 54). Вплоть до таких деталей, как совет образованной части дворянства «уплатить дань» народу (высказано С. Шевыревым на лекциях 1844–1845 академического года) — передать ему знания, повторенный впоследствии Лавровым (Шевырев С. История русской словесности. СПб., 1887. Ч. 1 и 2. С. IХ). Или идентичный взгляд на веру как основу народной жизни, без которой «человек — мертвец духом», у представителей официальной народности (указ. соч., с. VIII) и у славянофилов, для которых вера является высшим методом познания (Баскаков В. Социологические воззрения В. Г. Белинского. Московский рабочий, 1948. С. 119). Те и другие сходились еще в одном существенном пункте: в общественной жизни России отсутствовал элемент внутренней борьбы (Плеханов. Очерки по истории русской общественной мысли… С. 33). И. Аксаков: «…в России между народом и властью нет антагонизма, западный конституционный строй пронизан им» (Аксаков И. Сочинения. М., 1886. Т. 2. С. 21). Синкретический образ уваровской доктрины, существенной частью вошедший в арсенал славянофилов и русских социалистов всех оттенков, дал поэт В. А. Жуковский: «Россия — ковчег спасения, который необходимо отгородить китайской стеной от всеобщей заразы (буржуазного Запада. — Б.), чтобы спасти самобытный мир» (указ. соч., с. 55). Отметим основные черты уваровской теории:
• страх пред буржуазным Западом;
• Западная Европа — больное общество, труп (Баскаков… С. 87);
• отрицание конституции, парламента;
• мессианизм;
• образованное дворянство должно «уплатить дань» народу — передать ему знания;
• изоляционизм;
• вера как основа народной жизни;
• отсутствие классовой розни в обществе;
• социологический субъективизм.
Славянофилы
История славянофильства начинается с 1839 года, и своим рождением оно обязано А. Хомякову и И. Киреевскому, обозначившим новое учение в ответе П. Чаадаеву в статьях «О новом и старом» (Хомяков А. С. О новом и старом. Статьи и очерки. М.: Современник, 1988) и «В ответ А. С. Хомякову» (Киреевский И. В. Критика и эстетика. М.: Искусство, 1979) соответственно. Чаадаев в «Философических письмах» поставил вердикт истории России: «Прошлое России бесполезно, настоящее тщетно, а будущего никакого нет». Чаадаев доказывал превосходство католичества над православием, утверждая, что русская история пуста и бессмысленна и единственный путь спасения для нас — полнейшая европеизация (Записки А. И. Кошелева. Изд-во Московского ун-та, 1991. Ч. 1. С. 90). Славянофилы (костяк Хомяков, братья Иван и Константин Аксаковы, братья Иван и Петр Киреевские, Кошелев, Ю. Самарин) ответили: надежда есть, если Россия пойдет своим самобытным путем, не подражая «гнилому» Западу, опираясь на общину, сохраняя и развивая ее положительные потенции и развивая все положительное в Русском государстве допетербургского периода, и все это в лоне христианской веры, — тогда Россия станет примером нравственного возрождения для всего человечества (из вышеназванных статей Хомякова и Киреевского). Из этих суждений нетрудно сделать вывод: славянофильство родилось как антитеза увлечению Западом. Содержание славянофильства дополняет Кошелев: «Мы не отвергали всех приобретений Запада… но находим необходимым все пропустить через критику нашего собственного разума… Мы признавали самою существенною нашею задачею — изучение самих себя в истории и в настоящем быту… Мы стояли не за обветшалое, не за мертвящее, а за то, в чем сохранялась жизнь действительная. Мы восставали не против нововведений, успехов вообще, а против тех, которые не имеют у нас корня… мы были самыми усердными поборниками освобождения крестьян с
