Прошло несколько минут. Невидимые глазу микроскопические существа должны были кромсать благородные металлы, но вместо этого они бесследно растворились в беспокойной луже. Руководитель НИИ в обнимку с юнцом – именно таким он воспринимал Трэя – балансировал на скользком пластиковом сиденье. Одежда молодого человека благоухала и весенними клумбами, и прибрежным илом реки Нактоган, когда ее восставшие воды перебивали морскую соль, и пряностями медовой пыльцы с добавками мокрых трав – изобилие уличных ароматов подсказывало, что он провел много ночей под открытым небом.
– Ты ничего не напутал? – спросил физик.
– Наверно, они действуют не сразу.
Немного помолчав, Ён заговорил с беспокойным нетерпением:
– Сколько ждать? День? Два?
– Почем мне знать? Может, они не действуют на спинтронику. Хотя, по идее, ее используют в имплантированных датчиках.
– А если она зачехлена во что-то кислотостойкое? Я не могу больше ждать.
– Ты всегда такой нетерпеливый?
– Когда рискую погибнуть.
– И часто с тобой такое бывает?
– Давай посчитаем: на этой неделе мне продырявили голову, подкинули бомбу, я выпрыгнул с восемнадцатого этажа, в лифте меня чуть не грохнул полицейский андроид, в санчасти…
– Не продолжай, я понял, это твой стиль жизни.
Свет внезапно погас. Капсула остановилась, будто споткнулась о какое-то препятствие. Атласный комок вырвался из некрепких объятий. За шумом падения раздалось натужное кряхтение.
– Эй, биотехан! Отзовись! Ты как? – шарил Ён в одинокой пустоте.
– Мои ребра… – прохрипела тьма.
– Живой?
– Грохнулся на ванну.
– Пора уходить.
– Стой, где стоишь! Гель еще активен.
– И долго ждать?
– На этикетке было написано что-то про два часа.
– Сколько?! У нас нет двух часов.
Ён дотянулся до раздвижных дверей и нащупал стыки. Легкий нажим – обесточенные механизмы поддались. Вспыхнувший рыжим просвет озарил забавную картину: Трэй лежал на животе поперек перевернутого резервуара, зависнув над кислотным месивом; высоко задрав ноги и руки, он напоминал парашютиста в затяжном прыжке.
Изъеденный наноботами пол треснул. Агрессивная масса утекала в проеденную брешь, заливая промежуточный отсек электромагнитов, что поддерживали капсулу на лету. Ванна угрожающе накренилась, окунувшись в разлом, из которого потянуло едкой гарью окисленного железа.
Трэй, изловчившись, сменил позу на сидячую. Ён помог ему перебраться на откидной стул.
Они выбрались в технический туннель для грузоперевозок, соединяющий центральную санчасть с хранилищем.
Левитирующий контейнер постепенно проседал на левый край, словно тонущий корабль. Кислотный биогель сочился из щелей электромагнитной подушки. Когда крен достиг критического угла и страховочное шасси коснулись линии монорельса, какой-то взбесившийся электрический импульс вдруг подбросил мобильную палату. Капсула забилась в разрушительном припадке, порождая жуткий гвалт, резонировавший в застоявшемся воздухе.
Агония продолжалась недолго. Мятая, расколотая медкапсула рухнула поперек туннеля непролазной баррикадой.
Ён ускорил шаг. Трэй не отставал.
– Зови меня Ёном, – завязал разговор физик.
– Ён Нгуен, – задумчиво протянул биолог. Переливающиеся раскаты эха стерли мелодичность его голоса. Он выдержал паузу. Краем глаза Ён заметил, как Трэй покосился на него. Он перехватил взгляд биоинженера, но тот растерянно отвернулся.
– Мы раньше не пересекались?
– Вряд ли. Нет. Не думаю.
– Я учился в физико-математической школе. Другие ученики нас «фымышонками» обзывали. В пятнадцатом году закончил, а потом университет.
– Меня тогда еще и на свет не извлекли.
– А научные конференции по физике посещал? Мне иногда приходилось доклады делать. Может, там ты меня видел?
– Сомневаюсь. Я даже своего бывшего коллегу не узнал бы, – проронил Трэй, не поднимая глаз.
– А новости про «Песочные часы» слышал?
– Конечно. Об этом на каждом углу талдычили.
– Я работал в том НИИ.
– Ничего себе! – воскликнул Трэй. Он открыто посмотрел на Ёна, будто был ему закадычным другом, от которого только что узнал страшную тайну. – Жаль, красивое здание было. Мне нравилось гулять по площади Моря Дирака.
– Людное место. Возможно, мы там и виделись.
– Я уже никого не помню. Разве что того иностранца, и то с трудом. Странный был тип.
– Надеюсь, память на лица к тебе вернется. А в чем заключалась его странность?
– Странный и все.
– Турист или экспат? Из какого союза?
– Обычный прилипала. Много трепался.
– У нас в университете навязчивых тоже прилипалами называли. А с чего ты взял, что он иностранец?
– Имя у него необычное было, и аэроэкраном не пользовался. Это он мне посоветовал аэроэкран вырезать. По-корейски без акцента говорил. Не знаю, может, и местный был. Я от соджу опьянел тогда.
– От этой гадости всякое показаться может. Прилипалам лишь бы языком почесать. Шутка ли, аэроэкран удалить?
– Да, они много болтают, – согласился Трэй.
– А я частенько студенческие годы вспоминаю, – признался Ён, почувствовав себя тем самым болтливым прилипалой из ночного Пусана. «Если говорить, то по делу» – гласила корейская мудрость, но почему-то сейчас ему хотелось поделиться чем-то приземленным.
Трэй не ответил. В шаркающих отзвуках гуляющего эха Ён рассказал о своем хобби – антикварном кресле. Это произвело нулевой эффект, и он перескочил на тему карьеры:
– Еще в универе меня определили на нынешнюю работу. Пару раз в командировки вырывался. Яркие получил впечатления. Говорят, человеку все приедается, со временем он устает от всего. Никогда не замечал за собой усталости, даже энергичнее стал, с тех пор как в нашей лабе39 практикантропом40 трудился. Еще в юности обожал ковыряться во всяких формулах.
– Понятно, – короткий ответ.
– Я бы никогда не посмел совершить что-то противозаконное. Так скажет любой преступник, но я действительно ни в чем не виноват. На меня покушались, а полиция мне не верит. Им лишь бы дело поскорее закрыть. Происходящее кажется таким нереальным.
– Мне тоже, – отозвался попутчик. Что именно выглядело нереально – их знакомство или признание Ёна, – биоинженер не пояснил.
