Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Возникнув предо мной, как странно-вещий миф.
Но был небесный свод насмешлив, нем и строг.
Для духа, что мечтам о прошлом отдался.
Он предан весь мечте, великий и смешной.
Воспоминание погибшее зовет.
XC
СЕМЬ СТАРИКОВ[92]
Виктору Гюго
О город, где плывут кишащих снов потоки,
Где сонмы призраков снуют при свете дня,
Где тайны страшные везде текут, как соки
Каналов городских, пугая и дразня!
Я шел в час утренний по улице унылой,
Вкруг удлинял туман фасадов высоту,
Как берега реки, возросшей с страшной силой;
Как украшение, приличное шуту,
Он грязно-желтой все закутал пеленою;
Я брел, в беседу сам с собою погружен,
Подобный павшему, усталому герою;
И громыхал вдали по мостовой фургон.
Вдруг вырос предо мной старик, смешно одетый
В лохмотья желтые, как в клочья облаков,
Простого нищего имея все приметы;
Горело бешенство в огне его зрачков;
Таким явился он неведомо откуда,
Со взором, режущим, как инея игла,
И борода его, как борода Иуды,
Внизу рапирою заострена была.
С ногами дряблыми прямым углом сходился
Его хребет; он был не сгорблен, а разбит;
На палку опершись, он мимо волочился,
Как зверь подшибленный или трехногий жид.
Он, спотыкаясь, брел неверными шагами
И, ковыляя, грязь и мокрый снег месил,
Ярясь на целый мир; казалось, сапогами
Он трупы сгнившие давил что было сил.
За ним — его двойник, с такой же желчью взгляда,
С такой же палкою и сломанной спиной:
Два странных призрака из общей бездны ада,
Как будто близнецы, явились предо мной.
Что за позорная и страшная атака?
Какой игрой Судьбы я схвачен был в тот миг?
Я до семи дочел душою, полной мрака:
Семь раз проследовал нахмуренный старик.
Ты улыбаешься над ужасом тревоги,
Тебя сочувствие и трепет не томит;
Но верь, все эти семь едва влачивших ноги,
Семь гнусных призраков являли вечный вид!
Упал бы замертво я, увидав восьмого,
Чей взор насмешливый и облик были б те ж!
Злой Феникс[93], канувший, чтоб вдруг возникнуть снова,
Я стал к тебе спиной, о дьявольский кортеж!
С душой, смятенною под властью раздвоенья,
Как жалкий пьяница, от страха чуть дыша,
Я поспешил домой; томили мозг виденья,
Нелепой тайною смущалася душа.
Мой потрясенный дух искал напрасно мели;
Его, шутя, увлек свирепый ураган,
Как ветхую ладью, кружа в пылу похмелий,
И бросил, изломав, в безбрежный океан.
XCI
МАЛЕНЬКИЕ СТАРУШКИ
Виктору Гюго
I
В кривых извилинах старинных городов,
Где даже ужасы полны очарованья,
По воле рока я следить весь день готов
За вами, странные, но милые созданья!
Калеки жалкие с горбатою спиной,
Ужель, чудовища, вы женщинами были,
Звались Лаисами[94]? Так что ж, — под наготой
Живую душу вы и ныне сохранили…
Меж омнибусами, средь шума, темноты
Ползете вы, к груди, как мощи, прижимая
Сумы, где ребусы нашиты и цветы;
И ветер вас знобит, лохмотья продувая.
Как марионеток ряд, труси́те вы рысцой;
То зверем раненым вприпрыжку прочь бежите,
То сразу, нехотя танцуя, задрожите,
Как колокольчики под Дьявола рукой.
У вас глаза — бурав; сквозь мрак ночной, ненастный,
Как лужи с сонною водой, они блестят;
То — как глаза детей, божественно-прекрасны,
Где каждый легкий блеск чарует нежный взгляд.
Я знаю, — гробики старух бывают малы,
Как гробики детей. Смерть, сумрачный мудрец,
В том сходстве символ нам открыла небывалый,
Равно заманчивый для всех больных сердец.
Когда передо мной, бывало, тень больная
На людной улице Парижа проскользнет,
Я горько думаю, что колыбель иная
Бедняжку дряхлую на дне могилы ждет.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
