Забежав в подъезд, она отряхнула волосы, перехватила пакеты и, улыбнувшись консьержке, спросила:
– Любовь Игоревна не возвращалась?
– Нет. Не приезжала. – Женщина подняла на нее взгляд поверх очков, в которых читала книгу, коротко улыбнулась. – Как погуляли? Как там наша дива? Затмила всех?
– О да! Она выглядела великолепно. И погуляли великолепно. – Ей пришла в голову одна мысль, и она спросила: – А вы не видели тут ее родственников? Навещали ее где-то за пару недель до юбилея? Двое молодых мужчин.
– Когда-когда? – Она тут же отложила книгу и принялась листать регистрационный журнал. Она всех посторонних записывала. – Ага… Вот, есть. Паспортов у них при себе не оказалось. Записала с их слов. Один Глеб Аверкин. Второй Максим Истомин.
Макс! Не тот ли самый, с которым говорил после торжества Глеб?
– Паспорта не могу требовать. Сама понимаешь, Лариса, я не правоохранительный орган. Полномочий не имею, – почти с сожалением объяснила женщина. – Назвались, я записала. Они пошли к Любе. Тем более что она по звонку велела их впустить.
Тогда она еще не знала, что впускает в дом мошенников. И до сих пор уверена, что эти мошенники никакого отношения к ее родне не имеют. Что они пришлые. Случайные.
– Взгляните, это Глеб?
Лариса нашла в телефоне один из снимков, сделанный по просьбе Любови Игоревны. На нем были все трое ее родственников и сама Любовь Игоревна.
– Ой, какая она великолепная, – тут же воскликнула женщина. И сместила взгляд на мужчин. – Ой, нет. Такие тут не проходили. Те двое выглядели иначе. И в кепках были. С большими козырьками. Прямо пол-лица закрывают.
Значит, позаботились, чтобы камера не засветила их лиц. Лариса поблагодарила консьержку. Попросила посодействовать в получении записей с камер двухнедельной давности. И пошла к лифту.
– А с каких камер-то, Ларисочка? – высунулась из окошка своей комнаты женщина.
– Со всех, – коротко обронила она и вошла в лифт.
Понедельник начался проливным дождем. Ледяным, противным, настоящим осенним. Сегодня она была молодцом. Оделась как положено. Сапоги, форменные брюки. Поверх кителя теплая куртка с капюшоном. До машины добралась, не успев почувствовать холода. Прежде чем сесть в машину, посмотрела на окна соседки. Темные. Значит, не приехала. Осталась в своем имении, как она любила называть свой загородный дом с садом.
Вечером тоже света не было. Лариса достала телефон и позвонила ей сначала на мобильный – выключен. Потом на домашний. Трубку никто не снял.
– Любовь Игоревна, Любовь Игоревна… – пробормотала она, закрывая машину. – Мне уже начинать волноваться?..
Решила, что пока не стоит. Погода начала портиться с вечера. Видимо, соседка решила остаться ночевать на пару дней в доме, который хорошо отапливался. А в квартирах обещали включить отопление еще через неделю. Так что все было логично.
Лариса отмахнулась от тревожных мыслей. Решила, что к среде Любовь Игоревна непременно вернется. Посещение тренажерного зала та пропустить не могла. И до среды старалась даже не смотреть на ее окна.
На тренировку поехала сразу с работы – это было обычным делом. Иначе успевала бы только к закрытию тренажерного зала.
Переоделась, прислушиваясь и не сводя взгляда со шкафчика Любови Игоревны. Шкафчик был закрыт. Что и неудивительно, Лариса сама опоздала. Соседка наверняка уже на беговой дорожке шагает неторопливо.
Ее в зале не было. Лариса кое-как отзанималась, выпила воды и собралась уйти, когда к ней направился их тренер.
– Добрый вечер, – улыбнулся он. – Все, теперь одна все время будете?
– Почему это все время одна? – нервно улыбнулась она в ответ. – Любовь Игоревна придет.
– Не придет, – легонько качнул он головой на крепкой шее.
И Лариса почему-то подумала, что с большей амплитудой голова его двинуться не сможет. Шея напоминала березовый пенек.
– Почему это? Почему не придет?
– Она звонила сегодня и сказала, что абонемент продлять не станет.
– Да? А он у нее разве закончился?
Она не помнила, да. Свой пару раз забывала продлевать.
– Да. Сегодня было бы последнее занятие. Но она позвонила, сказала, что где-то за городом. В город пока не планирует возвращаться. И с тренировками завязывает.
– Так и сказала – завязывает? – не поверила Лариса.
– Ну, не сама сказала, а какой-то ее внук. Глеб, кажется.
– Так вы с ним говорили, не с ней?
– Сначала с ней. Потом он взял трубку. Порешали…
Он тут же отвлекся на какого-то парня, уронившего снаряд, извинился и пошел в его сторону.
Лариса, простояв столбом минут пять, двинулась в раздевалку.
Этого не может быть! Этого не может быть в принципе! Это не про нее – не про Любовь Игоревну! Она не могла отказаться от тренировок. Ей врачи их прописали – легкие физические нагрузки. Иначе полная инвалидность. Лариса с ней была на приеме. Слышала сама. Это не ее инициатива!
Глеб… Кто такой этот Глеб вообще?! Что он вообще себе позволяет? Решил проявить заботу о двоюродной бабке? Неплохо. Но почему телефон выключил? И кто вместо него к ней являлся с предложением родственного обмена.
Обмена или обмана!
На следующее утро она взяла на два дня отгулы. По личным обстоятельствам, как объяснила начальнику. Если бы он узнал настоящую причину, не отпустил бы ни за что. И обозвал бы ее самозванкой, влезающей в семейные дела посторонней семьи. И непременно нашел бы статью в законе, которую ей следовало перечитать и даже выучить.
– Но будь на связи, капитан, – хмуро глянул ей начальник в спину. – Мало ли какие ситуации…
Она пообещала и сразу из отдела поехала за город, где оставила Любовь Игоревну в веселой компании гостей. Доехала, несмотря на непогоду, быстро. Дорога туда была великолепной.
Подъехала к дому и выдохнула с облегчением. Окна первого этажа светились. Значит, все в порядке. Любовь Игоревна просто не захотела уезжать из тепла. Лариса выбралась из машины, прошла через распахнутую калитку и двинулась по узкой дорожке к входу в дом.
У порога не стояло ее обуви, машинально отметила она. А только обувь ее садовника и горничной. И на вешалке только их куртки. Лариса помнила их одежду.
Голоса доносились из столовой. Голоса и звон посуды. Неужели все еще не разобрались с юбилея? Четверг уже.
– Добрый вечер, – вышла она из темноты холла. – Как поживаете?
– Ой, Ларочка, здравствуйте! – грустно улыбнулась ей горничная.
Садовник лишь кивнул, передвигая в угол картонные коробки.
– Что здесь происходит? Где Любовь Игоревна?
Лариса уже поняла, что той нет в доме. Иначе она бы в пух и прах разнесла наглую прислугу, пакующую ее дорогой фарфор в грубую упаковочную бумагу и складывающую в обычные картонные коробки.
