Когда Элли наконец оказалась в гостиной, у стола, накрытого на одну персону, ей вдруг подумалось, что следовало пригласить на ужин кого-нибудь из друзей. Пить вино, шутить и смеяться. Правда, раньше ей этого совсем не хотелось, подобная идея пришла ей в голову только сейчас, когда звать кого-нибудь было уже поздно.
Ну что ж, в холодильнике у нее стояло вино. Почему бы не выпить одной? В конце концов, это же ее день рождения.
Покончив с ужином, она убрала со стола, налила себе стакан вина и, прихватив с собой бутылку, отправилась в маленькую переднюю, где скинула туфли, слегка убавив свет, включила музыку и решила попробовать насладиться этим проклятым вечером. Однако после второго стакана вечер показался ей куда веселее. Она стала подумывать, не допить ли ей бутылку — или, может быть, от этого радужное настроение пройдет и наступит пьяная тьма? Раньше она никогда не пила много и, следовательно, не знала, что из этого может получиться. Она долго разглядывала бутылку, надеясь получить ответ от нее, но как раз в этот момент раздался звонок в дверь.
— Черт, — пробормотала Элли. Кого еще там принесло? Она не хочет ни с кем разговаривать. Она хочет сидеть в полном одиночестве на диване и предаваться своему горю. Больше всего она боялась, что это кто-то из ее сослуживцев. Обычно, прежде чем зайти, они звонили ей, но один из ее помощников, живший неподалеку, вполне мог заглянуть без предупреждения.
Элли даже хотела прикинуться, что ее нет дома, но привычка оказалась сильнее ее. Она открыла входную дверь и увидела на пороге Джеймса Келлерна.
Ей показалось, что прошло много часов, прежде чем она преодолела изумление, хотя, на верное, это было всего лишь несколько секунд. Она молча разглядывала его высокую, стройную фигуру. Джеймс был одет в джинсы и свитер овсяного цвета. От него исходила мужская сила. Его появление было так неожиданно, как будто ее мысли каким-то магическим образом перенесли его сюда из Ирландии.
Наконец она моргнула и сухо сказала:
— Вы! Что вы здесь делаете?!
Только что она была вялой и меланхоличной, но теперь все ее нервы были напряжены до предела.
— Я здесь по поручению вашего отца, — сказал ей Джеймс. Он не сделал попытки войти в квартиру.
— Отца? Надеюсь, с ним все в порядке? Я говорила с ним утром — он звонил, чтобы поздравить меня с днем рождения.
Раньше отец никогда не звонил ей в день рождения, только присылал поздравительные открытки. В этот раз она была удивлена и тронута.
— Он попросил меня передать вам вот это, — сказал Джеймс, протягивая маленькую коробочку.
В коробочке лежала бриллиантовая брошь и записка, в которой говорилось, что это украшение принадлежало ее матери. Элли повертела брошь в руках, глубоко тронутая поступком отца: он никогда не делал таких подарков. Затем она посмотрела на Джеймса.
— Спасибо, что вы нашли время зайти. Хотя я не понимаю, почему отец не предупредил меня.
Она бы все отдала, чтобы просто обнять его. Ну почему все так глупо? Почему она не может стать более легкомысленной? Или почему Джеймс не может относиться к женщинам посерьезнее? В идеальном мире им следовало бы встретиться совсем молодыми, когда они еще не боялись приключений. Или по крайней мере ей следовало быть молодой и бесстрашной.
— Он хотел сделать сюрприз, — сказал Джеймс, прислоняясь к дверному косяку и тем самым исключая до некоторой степени возможность, что она захлопнет дверь у него перед носом.
— Ну что ж, ему это удалось. Завтра утром я позвоню и поблагодарю его. Это все?
— Чем занимаешься в день рождения? — спросил Джеймс небрежно.
— Ничем.
— И тебе не стыдно?
— Почему мне должно быть стыдно? — Ей не хотелось продолжать этот разговор, но она не могла подавить в себе желание задержать Джеймса хоть ненадолго около себя. — Я наслаждаюсь одиночеством.
— Ты уже ужинала?
— Да.
— Я понимаю, что между нами размолвка, но мы же взрослые люди. Я принес шампанское на тот случай, если ты одна.
— Заходи.
Она потянулась к выключателю, чтобы добавить света, но он остановил ее.
— Оставь, так гораздо спокойнее.
Элли сомневалась, что она может чувствовать себя спокойно рядом с Джеймсом Келлерном в какой бы то ни было обстановке, но она убрала руку, затем прошла на кухню и вернулась с двумя бокалами.
— Итак, — сказал он, глядя на нее, когда они прошли в гостиную. — Как поживаешь? Нравится в Лондоне?
— Более чем.
И Элли начала подробно объяснять ему, почему ей так нравится в Лондоне. На самом деле она перечисляла как раз то, что ей здесь не нравится. Сначала упомянула сумасшедший график работы. Затем лирически порассуждала о лондонцах, суетившихся на улицах и площадях. Она ненавидела их всей душой, но сейчас в ее изложении они превратились в самых интересных людей, каких больше нигде не встретишь.
Тем временем она выпила только один бокал шампанского. Если так пойдет и дальше, подумала Элл и, я буду врать ему еще долго-долго, стараясь не дать понять, что он для меня как спасательный плот в бурном море.
— Папа говорил, что вы навещали его пару дней назад, — сказала она. — Спасибо. Приятно знать, что за ним кто-то приглядывает.
— Да, — произнес Джеймс, откидываясь на спинку дивана с бокалом в руке. — Благодаря Брэнде и мне у вашего отца нет недостатка в компании.
— Брэнде?
— Брэнда Буш. Вдова. Шестьдесят с чем-то. Она член клуба любителей оперы и — какое совпадение — клуба игроков в бридж. Она приглядывает за тем, чтобы ваш отец своевременно питался.
— Ясно. — На губах Элли заиграла теплая улыбка. Отец ничего не говорил ей про Брэнду. Теперь понятно, почему у него последнее время был такой счастливый голос.
— Удивлены?
— Скорее, рада за него. Я поражена, что этого не случилось раньше. Он ведь лакомый кусочек для тамошних деревенских женщин.
— Лучше поздно, чем никогда, не так ли? — Джеймс посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом, затем отвернулся. — А у тебя есть праздничный пирог? — спросил он, резко поменяв тему разговора. Элли замешкалась с ответом, а он, сияя, продолжал: — Я видел его на кухне. Неси сюда. Мы можем разрезать его вместе. Нет ничего на свете хуже, чем резать праздничный пирог в одиночестве. Лучше это сделать в компании хотя бы одного человека. Пусть даже этот человек — я.
Голос у него был веселый, но выражение лица оставалось непроницаемым, и это заставляло ее нервничать.
Элли мгновенно принесла пирог, две тарелки, две вилки и нож, и в некотором смущении расставила все это на столе перед камином. В пирог она воткнула три свечки. Пирог был сделан в виде собаки с белыми и черными пятнами. Собака была очень грустной.
— «Сто один далматин» — мой любимый фильм, — сказала Элли, как бы оправдываясь. Она взяла нож и приготовилась разрезать пирог, но Джеймс заметил ей, что сначала она должна зажечь свечи, а потом, загадав желание, задуть их. Но если загадать, подумала она, чтобы Джеймс исчез отсюда, это будет пустой тратой желания. Жалел ли он ее? Догадывался ли, что перед его приходом она пребывала в пьяном забытьи?
