Тогда не будет больно.
Но я решила не притворяться.
— Генрих…
— Подожди, — сказал он уже серьезнее. — Ты можешь думать, что ты для меня просто привязанность. Или интрижка. Но Милли, я… — он вздохнул и признался: — Я любил. И не один раз. Но никогда и ни к кому я не относился так, как к тебе.
— Как же? — спросила я.
— Я боюсь тебя потерять, — признался Генрих. — И я хочу никогда тебя не терять. Ты выйдешь за меня замуж, когда все это закончится?
Кажется, несколько минут я сидела молча, открывая и закрывая рот, словно рыбка на берегу.
Одна моя часть прыгала, плясала и кричала «Да! Да-да-да!»
Вторая рассудительно говорила, что это предложение сделано под влиянием привязанности и порыва. Люди часто принимают решение под влиянием момента. Адреналин бьет в голову и заставляет терять рассудок.
Потом наступает протрезвление, и человек удивляется тому, что сделал. Пытается опомниться и взять свои слова назад.
— Генрих, ты уверен? — спросила я. — То есть… ты действительно готов видеть меня рядом всегда?
Я понимала, что говорю чушь. Все умения и знания, весь мой хорошо подвешенный язык, который позволял убедить кого угодно в чем угодно — все исчезло.
— Всегда, — кивнул Генрих. — Я не из тех, кто сегодня говорит одно, а завтра другое. Если я сказал, что люблю тебя, то завтра это не изменится.
Что-то сжалось в груди — было одновременно сладко и больно. Может, это и в самом деле то, чего я искала так долго? И мне не придется склеивать душу по кусочкам, потому что ее больше никто и никогда не разобьет.
— Разве я пара королю? Что скажут сплетники и законы? — улыбнулась я. Генрих улыбнулся в ответ и сжал мои пальцы.
— Моя воля и есть закон. И наплевать на сплетников. Ты выйдешь за меня замуж, Милли?
— Выйду, — ответила я, понимая, что вот-вот расплачусь. — Да, Генрих. Я согласна.
Выход из дома располагался в коридоре, причем замаскирован настолько хитро, что я никогда бы не догадалась, что нужно нажать именно на этот завиток на старых обоях, чтобы дверь скользнула в сторону и открыла перед нами стену из буйной зелени и розовых цветов. Голем со скрежетом и грохотом прошел мимо нас, и пышные ветви заструились в стороны, давая ему дорогу.
Доктор создал для себя и своего хранилища настоящую крепость. Стойкий защитник, два разных выхода и наверняка есть и еще сюрпризы.
— Вот, — сказал голем и медленно повел рукой, показывая на заросли. — Сад доктора. Можно гулять.
— Я бы сказал, что это лес, — поежившись, произнес Генрих и, протянув руку, сорвал с одной из ветвей крупный розовый плод, похожий на персик. Голем недовольно заскрипел.
— Бросьте. Яд.
Генрих бросил свою добычу так, словно голем ударил его по руке. Провел ладонями по штанам.
— Доктор отравил? — поинтересовалась я. Дом настолько зарос высокой травой и кустарником, что и догадаться было нельзя, что он тут есть. Но доктор Кравен все же не мог обойтись без системы безопасности, зная повадки своих друзей-наркоторговцев, и отравленные фрукты наверняка были еще цветочками.
— Да.
— И что, захаживают любопытные? — поинтересовался Генрих.
— Нет, — мне почему-то показалось, что наши вопросы забавляют голема. И что ему приятно с кем-то поговорить. Вряд ли доктор Кравен появлялся здесь часто и вел с ним беседы. — Но могут зайти. Не нужно.
Я погладила голема по плечу и спросила:
— Хотите с нами погулять?
Мной сейчас двигала не только вежливость, но и понимание, что в случае опасности голем защитит нас намного лучше, чем наши безоружные руки.
— Хочу. Но есть работа, — ответил голем и вдруг проскрежетал с теми интонациями, которые, кажется, были веселыми: — Бояться нечего. Вы гости. Гуляйте.
Он совершенно бесшумно развернулся и скрылся в доме. Я представила, как эта громадина беззвучно возникает за спинами незваных гостей, и невольно поежилась: голем умел произвести впечатление. Я хотела было сказать ему, чтобы он не закрывал дверь, но голем это сделал и без моей просьбы.
— Он хороший, — сказала я. — Мне его даже жалко.
— Почему? — удивленно улыбнулся Генрих.
— Не знаю, — ответила я. — Давай посмотрим, что там?
Среди зарослей оказалась старая беседка, увитая плющом и цветами. Я вдруг вспомнила, что у нас с Игорем была выездная свадьба за городом, и на церемонии была белоснежная арка, украшенная розами. Я так и не смогла выбросить свадебные фотографии — они лежали у меня в шкафу в пакете под ворохом старья. Там я стояла рядом с Игорем среди цветов и была так счастлива, что становилось больно вспоминать.
Постепенно задолженность по ипотеке вырастет, в квартиру придут посторонние и вышвырнут все мое прошлое в мусорный бак под окнами. Может, туда ему и дорога? Может, пора попробовать стать счастливой здесь и сейчас?
Скамейки оказались на удивление чистыми. Возможно, доктор Крамер сидел здесь, делал какие-нибудь пометки в блокноте, пил кофе и вспоминал прошлое, в которое уже никогда бы не смог вернуться. Мы с Генрихом сели рядом, и он вдруг сказал:
— Хорошо здесь, правда? Спокойно.
— Да, — согласилась я. — У нас в последние дни была только беготня. Хочется посидеть просто так.
Парочка неразлучников попрыгала по провалу в крыше, рассыпая переливчатые трели, и я готова была поклясться, что это те же самые птицы, которых мы видели утром. Генрих улыбнулся.
— Так и летают за нами, — заметил он. — Слушай, а мне ведь даже нечего тебе сейчас подарить.
Я удивленно посмотрела на него.
— О чем ты?
— А ты не любишь подарки? — удивился Генрих, ответив вопросом на вопрос. — У нас ведь помолвка, ты сказала мне «да». Значит, нужно обменяться чем-нибудь.
А, вот он о чем. Помнится, Игорь после моего согласия подарил мне большое ничего и секс.
— У меня есть кое-что, — ответила я и, запустив руку под воротник платья, вынула золотую цепочку с медальоном. Кажется, святая Людмила улыбнулась мне: ты все делаешь правильно, продолжай.
— Это моя святая покровительница, — объяснила я и, расстегнув замок и сняв цепочку, протянула ее Генриху. — Она заботится, оберегает… пусть теперь хранит тебя. И пусть у нас все будет хорошо, и сегодня, и всегда.
Генрих осторожно принял медальон, поднес к губам и надел на шею. Его лицо сделалось торжественным и строгим — было ясно, что и помолвка, и обмен подарками для него не просто забавная дань старой традиции. Потом он снял с себя темный шнурок с камешком и передал мне.
— Конечно, это не такой важный предмет, — чуть ли не извиняясь, произнес он. — Просто камешек, мы его однажды нашли с матерью, когда гуляли у моря. Я его хранил все это время.
