Эти чувства меня поражают, но сейчас не время думать о них. Мне просто в кайф их ощущать. Я потом подумаю об этом, позже.
И она вздрагивает. Делает шаг. Я веду её в дом. Я здесь бывал пару раз. Но никогда не ходил наверх.
Ива чувствует моё замешательство.
— Я покажу, — шепчет она, идёт вперёд, но руку мою не отпускает. И снова меня накрывает ощущение: она как Катя. И снова: я хочу её защитить, уберечь.
Я уже вижу цель, но не успеваю её опередить. Мне бы первым войти в дверь. Но эта девушка полна сюрпризов: она сама толкает её и влетает внутрь. Я не успеваю её задержать. Рука её из моей выскользнула.
А вот и он. Испуганный до полусмерти. Не ожидал вторжения. Ива делает шаг вперёд. Он мечется в небольшом пространстве, а затем кидается вперёд и толкает Иву в грудь. Лицо её искажается… от боли?.. Да полноте, толчок был не так уж и силён на самом деле. Он у меня хиляк и в спортзал не ходит — не затянешь. Но это не даёт ему права так поступать.
— Илья, — ловлю его возле двери. Он же меня не видел. Мчался, как испуганный зайчишка, на волю.
Сын испуган так, что кажется: ещё немного — и упадёт в обморок, как истеричная девица. Но мне сейчас не до его чувств, честно.
— Я бы хотел знать, что ты здесь делаешь.
23. Андрей Любимов
Сын стоит, низко наклонив голову. Уши у него пылают. Чуб падает на лоб тёмным крылом. Мы только недавно беседовали, и вот он здесь — в чужом доме. Воришка? Что-то ищет? Судя по всему, он бывает здесь часто. Ну, хорошо, когда хозяев не было, но сейчас он знал, что в доме — одинокая девушка, и всё равно полез. Что за жизненная необходимость такая?
— Я хочу услышать, что ты здесь делаешь? — повторяю вопрос, но по упрямо сжатым губам и челюстям вижу: ничего я от него не добьюсь. Особенно сейчас.
— Не скажу! — зато честно. Ладно. Это сейчас не самое важное, если разобраться.
— Ты помнишь наш сегодняшний разговор? — начинаю вкрадчиво и немного с угрозой. Илья вздрагивает и поднимает на меня глаза. Взгляд у него злобный. Что за жизнь. Меня ненавидит собственный сын, а я ничего не могу с этим поделать.
— Помню, — буркает он, не понимая, к чему я клоню.
— Ты сегодня снова совершил поступок, недостойный мужчины.
Илья смотрит на меня, и по глазам вижу: не понимает.
— Ты поднял руку на женщину. Ты сделал Иве больно.
— А чего она лезла! — дурацкий ответ. Если бы Катя так сказала — ладно. Но парню в четырнадцать подобные жалкие оправдания не к лицу.
— Что бы ни случилось, кто бы к тебе ни лез, подступать так — низко. А раз уж попался, нужно с достоинством принимать поражение. Ты заведомо обидел того, кто тебя слабее. Точно так же, как ты поступил сегодня с Нюсей. Извинись!
— Только после тебя, папа! — он плечи распрямляет, подбородок дерёт. Кадык у него дёргается. Трусит, но борзый. — Ты сегодня что говорил? Что был не прав и извинишься. Подай пример!
Он прав, но ярость застилает мне глаза. Я невольно сжимаю руки в кулаки и делаю шаг вперёд. И тут случается невероятное. Ива кидается и вклинивается между нами. Закрывает собой сына. От неожиданности я моргаю, не веря глазам.
Это выглядит… экзотично. Они почти одного роста с Ильёй. И телосложения — тоже. Ива — хрупкая, Илья — тощий. Он разве что в плечах её пошире будет.
— Не надо! Пожалуйста, — она что, думала, я его ударю? Я никогда не бью своих детей. Это вне моих правил. Но она об этом не знает, конечно же.
Я слышу, как сопит за её спиной Илья. Я его не вижу, и что он чувствует — не понять, но нужно поступить правильно.
Я делаю шаг назад, разжимаю кулаки. Смотрю девушке в глаза.
— Я прошу прощения за вчерашнее. Я вёл себя некрасиво и грубо. Мне бы не хотелось, чтобы раздоры и стычки стояли между нами. Мы можем дружить по-соседски. Ходить друг к другу в гости. Кате очень хочется дружить с тобой.
Это уже лишнее, но, поддавшись порыву, я стремлюсь убить двух зайцев: извиниться и приблизиться к Иве, следуя просьбе Самохина. Иначе мне будет сложно за ней приглядывать. А тут звёзды сошлись.
— Я не сержусь, — лицо у неё расслабляется и становится невероятно красивым. Утончённая. Глаза большие, великолепные скулы, губы притягивают взгляд. Ей идёт белоснежная мраморность кожи. Гладкая. Руки зудят попробовать на ощупь: действительно ли она такая, или это только кажется в неярком свете светодиодной лампочки. — Вам не стоило… мы просто немного не поняли друг друга. Как и сейчас. Вы ведь не собирались бить мальчика?
Она заглядывает не в глаза, а намного глубже, и мне это не нравится.
— Я не мальчик! — отскакивает от неё мой героический сын. Бурю пронесло мимо, можно теперь и из укрытия вылезти.
Ива не оборачивается. Продолжает смотреть на меня. От её взгляда знакомо кидает в жар. Хорошо что длинная футболка удачно скрывает нижнюю часть тела, иначе она бы поняла. А ещё хуже — мог увидеть и понять мой сын.
— Вы уже извинялись. Вчера. Правда, ваш сын не мог этого слышать. К тому же, вы говорили, а я забыла: вы не бьёте женщин и детей, что бы о вас ни говорили.
Ну, конечно. Я закатываю глаза и не могу удержать саркастическую усмешку, что касается моих губ.
— Старый сплетник Козючиц уже донёс?
Она удивляется. Глаза распахиваются ещё шире.
— Я видел вас на крыльце из окна, — плевать, что она подумает.
Илья натужно кашляет, давая понять, что он всё ещё здесь и нам не мешало бы обратить на него внимание. Мы с Ивой синхронно поворачиваемся в его сторону.
— Извините, — бурчит он, — я не хотел. Так получилось.
— Я понимаю, — говорит она, пытаясь и сына гипнотизировать своими глазищами, — хуже другое. Как ты попал в дом? Ведь здесь всё закрыто, я проверяла. Сигнализация.
— Не везде, — дёргает он плечом, и у меня волосы шевелятся на затылке. Она в этом доме совсем одна. А дом уязвим, как ни крути, если даже подросток способен в него забраться. — Я здесь не без спросу. Не подумайте, что я совсем наглый.
Хорошая заявочка. И про наглость — в точку. Совсем — не совсем, это ничего не меняет. Плохо, что он не может понять элементарных вещей. Словно на улице воспитывается. Столько усилий — и всё прахом.
— Мне дядя Серёжа разрешил здесь бывать.
Что?! Кажется, я совсем сына своего не знаю. Никогда не видел, чтобы он с Кудрявцевым общался. Но я мог и пропустить часть Илюхиной жизни. Работал, с детьми то няня, то бабушка, а мне не до них порой.
Меня задевает, что он рассказывает это Иве. Ей доверяет, мне — нет. Кажется, это больно. Не смертельно, но бьёт по самолюбию, а я в очередной раз думаю, что Илья — мешок с сюрпризами.
Не достучаться мне до него, не докричаться. Не хочет он меня в душу впускать, в мысли свои, дела какие-то странные. Взять хотя бы маньячное посещение дома Кудрявцевых. На какую-то наркотическую зависимость похоже. Он же сюда каждую ночь шастает, отрывая время от сна.
