— Да вам и не нужно ничего внушать, — усмехнулся Эрик. — Если бы я разделял ценности Гаврилоу, то, наверное, тоже бросился бы доказывать, какой я бесстрашный. Но, к счастью, Господь все же наделил меня таким редким для человека органом, как мозг.
— А Вайнштейн, он…
— Он уже там. Его, как изобретателя великого и ужасного «эпинефрина» позвали в первую очередь. А вот вас звать не стали…
— И… И что он сказал? — Лесков пропустил последнее высказывание Фостера мимо ушей. Теперь Дмитрий невольно ускорил шаг, желая поскорее добраться до бывшего жилого сектора. — Он знает, почему Руслан… Почему такая реакция на сыворотку?
— Ну, насколько я понял, — Фостер пожал плечами, — дело в слабой крови.
— Что это значит? Какой—то «паразит»?
— Да нет, не «паразит». Всё куда более прозаично. Похоже, что у нашего одноглазого друга кайрамом был даже не отец, а дед или скорее — прадед. В общем, как говорите вы, русские, семь киселей на воде. Отсюда и слабая кровь, и отсутствие энергетики «полукровки». С тем же успехом можно было колоть «эпинефрином» человека.
— Но у него ведь была чешуя.
— Чешуя — это защитная реакция организма, но она не является показателем чистоты крови. Взять, например, женщин—полукровок. У них и вовсе нет никакой чешуи, но разве кто—то может назвать мелкую Бехтереу или нашу Медузу Горгону слабой?
Дальнейший путь до заброшенного жилого сектора пролетел для Дмитрия, как тумане. Известие о смерти Руслана стало для него очередным ударом, болезненным и жестоким. Неосторожная фраза, брошенная на эмоциях, оказалась роковой…
До них уже начали доноситься голоса собравшихся у тела Гаврилова, но, к удивлению Фостера, Лесков даже не замедлил шага. Дима как будто и не слышал предупреждения, что местные винят в смерти Одноглазого именно его. Сейчас Дмитрий находился в таком состоянии, что ему было плевать, как его появление воспримут люди. Жгучее чувство вины вернулось в новом обличье, и оно было таким сильным, что затмевало любые другие эмоции.
— Он здесь… Он пришел…, — доносилось отовсюду. Присутствующие начали медленно расступаться, не сводя укоризненного взгляда со своего «лидера».
— Что же ты делаешь—то?
— Убийца…
Последнее слово было произнесено тихо, почти шепотом, однако именно оно подействовало на Дмитрия, словно удар хлыста. Его глаза окрасились медным, как бывало всегда, когда он нервничал. Сердце забилось чаще.
Когда он добрался до центра, то тело Руслана как раз укладывали на носилки. Рядом стоял бледный, как полотно, Вайнштейн, который, казалось, пребывал в таком шоке, что даже не заметил, как люди начали расступаться. Он не сводил взгляда с лица молодого парня, чья жизнь только что прервалась из—за его препарата. Руслан выглядел так, словно он спит, однако под веком уцелевший глаз парня был полностью окрашен кровью.
— Тебе не стоило сюда приходить, — еле слышно произнес Альберт, когда Дмитрий тихо позвал его по имени. — Пускай все сначала немного успокоятся. Ты не виноват в том, что случилось. Это… моя ошибка. Я сказал им…
— Ты кололся точно таким же препаратом и обратился, — бесцветным голосом отозвался Лесков. — И Вероника тоже. Ты уверен, что дело именно в чистоте крови? Может, было что—то еще? Ты говорил, что причина может быть и в «бестелесном».
Альберт отрицательно покачал головой:
— После инъекции, его энергетика стала сильнее, и я понял, что дело всего—навсего в его родословной… Господи, я не учел такой элементарный фактор.
— Ты не мог знать… Это мне следовало помалкивать, — выдавил из себя Дмитрий.
Только тогда Вайнштейн посмотрел на Лескова и тут же попытался абстрагироваться от его энергетики. Чувство вины как будто удвоилось, грозя окончательно раздавить.
— Ты… Ты лучше иди, Дим. Утро вечера мудренее. Завтра поговорим. Я сейчас немного…
«Уничтожен» — подсказало Дмитрию сознание. Потому что его состояние было идентичным…
Покидая бывший жилой сектор, Лесков столкнулся с Оксаной. Запыхавшаяся от быстрого шага, она едва не налетела на него, а затем, когда осознала, кто перед ней, царапнула его ненавидящим взглядом. Девушка не проронила ни слова, но этот взгляд ужалил Диму, точно шершень.
Лицо Оксаны было заплаканным. За короткое время знакомства с Русланом, она успела подружиться с ним и по—настоящему привязаться. Да, Гаврилов был вздорным, много матерился, но он был искренним и отзывчивым человеком. Его уважали среди солдат за прямолинейность и смелость, с ним хотели общаться.
Девушка не сразу узнала о его смерти, поэтому появилась в заброшенном секторе гораздо позже остальных. До последней минуты она отказывалась верить, что опрометчивые слова Дмитрия довели парня до самоубийства. Но факт оставался фактом: чтобы доказать свою смелость, он решился нарушить запрет Вайнштейна и в итоге погиб.
Оксана уже привыкла терять друзей в бою, но эта смерть стала для нее настоящим ударом. Казалось бы, жизнь только начала налаживаться. Появилась надежда. И вдруг такое…
В глубине души она понимала, что не имеет права обвинять в случившемся Лескова, но ничего не могла с собой поделать. И, когда на следующий день Дмитрий неожиданно явился на похороны Руслана, она вновь испытала вспышку ненависти.
Эта ненависть чувствовалась и во взглядах других солдат. Прощание с погибшим должно было начаться с минуты на минуту, когда в дверном проеме возник силуэт Лескова. И, словно эхо его шагам, под потолком начали собираться перешептывания. Ладно, он приходил вчера, чтобы поглазеть на результаты своих «приказов». Но сейчас…
— Совсем стыд потерял…
— И у него еще хватает наглости сюда являться…
— Использовал «внушение», а сейчас пытается обелиться…
Дима буквально через силу заставил себя переступить порог помещения. Он чувствовал, как острые взгляды вонзаются в него, словно булавки, как чьи—то губы кривятся в горькой усмешке, как ненависть просачивается сквозь одежду. Лесков снова стал для них монстром, тем самым «процветающим», который с легкостью мог убить неугодного ему человека.
Первым не выдержал Иван. Поднявшись со скамьи, он решительно направился к Лескову и встал рядом, не обращая внимания на сопровождающий его шепот. И в этот момент маска Дмитрия дала небольшую трещину. В глубине его глаз промелькнуло отчаяние, когда он взглянул на своего друга, а тот едва заметно кивнул ему в ответ.
Следом к нему приблизился Рома. Будучи раненым, парню было тяжело стоять, однако и он больше не желал сидеть среди осуждающих. Его губы тронула грустная улыбка, когда он посмотрел сначала на Диму, потом на Ивана.
Затем началась прощальная церемония…
Остаток дня Лесков провел в своем кабинете. Ему нужно было немного оправиться, собраться с мыслями, и, главное, успокоиться, прежде чем снова выйти за дверь. Краткий разговор с Альбертом придал ему немного сил, потому что ученый оказался одним из редких людей, кто не считал Дмитрия виновным. Или хотя бы не винил его до конца.
