Лебон имеет в виду труд итальянского психолога и социолога Чезаре Ломброзо «Преступный человек» (1876), который пытался применить биологическую типологию к изучению преступников, отмечая некоторые черты внешности, вроде низкого лба и сросшихся бровей, как биологические атавизмы, делающие человека более предрасположенным к агрессивному и безрассудному, то есть преступному поведению. При всей наивности биологизма Ломброзо его книга стала важна как первая попытка обработки «больших данных» для выяснения социальных закономерностей: автор использовал возможности фотографии при создании картотеки внешности преступников и анализе связи внешности и преступлений.
Именно благодаря этому пониманию, они и становились властелинами толпы. Наполеон прекрасно постиг психологию масс той страны, в которой царствовал, но зачастую выказывал полное непонимание психологии толпы других народов и рас. Только потому, что он не понимал этой психологии, он и мог вести войну с Испанией и Россией, нанесшую его могуществу удар, от которого оно погибло.
Имеется в виду, что Наполеон не предвидел в данных государствах партизанского сопротивления, считая, что ему достаточно снискать симпатии основных групп населения, и эти страны сами ему покорятся почти без боя. Бонапарт пообещал русским крестьянам освобождение от крепостного права, и думал, что они сразу его поддержат, учитывая частые крестьянские бунты и восстания в России, историю которых он знал. Но крестьяне, что было неожиданно для Наполеона, не перешли массово в его армию, но наоборот, рассматривали французов как не меньших врагов, чем помещиков и, по сути, поднимали восстания против оккупантов.
Знание психологии толпы составляет в настоящее время последнее средство, имеющееся в руках государственного человека, – не для того, чтобы управлять массами, так как это уже невозможно, а для того, чтобы не давать им слишком много воли над собой.
Только вникая глубже в психологию масс, можно понять, до какой степени сильна над ними власть внушенных идей. Толпами нельзя руководить посредством правил, основанных на чисто теоретической справедливости, а надо отыскивать то, что может произвести на нее впечатление и увлечь ее. Если, например, какой-нибудь законодатель желает учредить новый налог, то должен ли он в таком случае выбрать такой налог, который будет наиболее справедливым? Никоим образом! Самый несправедливый налог может в практическом отношении оказаться самым лучшим для масс. Если такой налог не бросается в глаза и кажется наименее тяжелым, он всего легче будет принят массами.
Это очень хорошо видно во многих странах: повышение налога на имущество вызывает недовольство населения, но повышение, скажем, таможенных сборов ради того, чтобы оставить налог на имущество прежним, скорее получает одобрение масс, хотя оно тоже приводит к росту цен, а значит, не меньшему обеднению населения.
Поэтому косвенный налог, как бы он ни был велик, не вызовет протеста толпы, так как он не стесняет ее привычек и не производит на нее впечатления, ибо взимается ежедневно и уплачивается по мелочам при покупке предметов потребления. Но попробуйте заменить этот налог пропорциональным налогом на заработок или другие доходы и потребуйте уплаты этого налога сразу, – вы вызовете единодушные протесты, хотя бы теоретически этот налог и был бы в десять раз легче первого. Вместо незаметных копеек, уплачиваемых ежедневно, тут получается сравнительно высокая сумма, и в тот день, когда ее придется вносить, она покажется чрезмерной и потому уже произведет внушительное впечатление. Если бы откладывать постепенно по грошу, то, конечно, она не показалась бы такой большой, но подобный экономический прием указывал бы на предусмотрительность, к которой вообще толпа не способна.
Самый известный косвенный налог в наше время – налог на добавленную стоимость, другой пример этого налога – транспортный. Во Франции того времени не было единого косвенного налога, а множество таких налогов, и на отдельные товары, и на отдельные действия. Лебон на протяжении всей своей книги говорит о впечатлительности толпы как объяснении ее действий: она никогда не бывает до конца экономически рациональным агентом, но всегда подвержена влиянию сильных впечатлений.
Указанный пример весьма прост, и справедливость его бросается в глаза. Такой психолог как Наполеон, конечно, понимал это, но большинство законодателей, не знающих души толпы, не заметят этой особенности. Опыт еще недостаточно убедил их в том, что нельзя руководить массами посредством предписаний только одного разума.
В противоположность королям, которые при росте военных расходов увеличивали прямые налоги, Наполеон вел торговые войны и изобретал косвенные налоги и пошлины.
Психология масс может иметь применение и во многих других случаях. Она бросает свет на множество исторических и экономических фактов, которые без нее были бы совершенно необъяснимы. Я буду иметь случай указать здесь, что если самый замечательный из современных историков, Тэн, так плохо понимал в некоторых случаях события нашей великой революции, то это произошло лишь потому, что он никогда не думал изучать душу толпы. Он взял для себя руководством при изучении этого сложного периода описательный метод натуралистов; но ведь среди явлений, которые приходится наблюдать натуралистам, мы не находим нравственных сил, а между тем, эти силы и составляют истинные пружины истории.
Ипполит Тэн (1828–1893) – французский историк и искусствовед, ученый позитивистской школы, стремился свести методы общественных наук к методам естественных, при этом он был склонен к часто эстетизированным описаниям и вычленял те факторы развития, которые казались ему наиболее интересными и характерными.
