Проспала Дамиана совсем мало, потому продолжать изображать лишь вчера совсем сильно болевшую оказалось несложно. Она вполне убедительно выглядела вялой и апатичной, не доставало лишь нужной меланхолии, с этим было сложнее — ей хотелось улыбаться и радоваться жизни. У нее получилось. У нее случилось самое настоящее свидание с синьором Фабио, и он хотел ее увидеть снова "Виолиной ли, кем угодно", как он сам сказал. Кем угодно он ее, конечно, и так каждый день видит, и не то чтобы оно его радовало, а вот Виолине он был действительно рад, и это радовало Дамиану.
Марция пришла прямо к ней в комнату: Дамиана едва успела умыться и натянуть платье.
— Дамианучча, ты не спишь? — спросила она из-за двери, осторожно постучав. — Я тебе подарки принесла, как мы обещали.
Дамиану это отчего-то растрогало едва не до слез. Она обняла Марцию:
— Я счастливица, что попала в этот дом, где такая чудесная ты и такие чудесные остальные.
— Ну что ты, — смутилась Марция и тут же принялась разворачивать тряпицу, которую держала в руках, небольшой продолговатый кулек. — Обычные мы, все люди, а ты славная девочка, и так жаль, что маскарад пропустила. Вот, это гостинцы, — она торжественно вручила Дамиане три карамельных яблока на палочках: в шоколадной, сахарной и ореховой посыпке.
Дамиана тут же подумала о том, что ей бы такое в ублюдочной школе, она бы визжала от восторга, а потом делилась бы с соседками, яблоки удобно делить на четверых, и вышло бы целых три четвертинки. Очень много. А тут все ей одной.
— Спасибо, — почти пропищала она.
— И вот еще радужный огонек, ими там все размахивают, ночью красиво очень. Вечером зажжешь, — Марция протянула ей палочку, такую же, как вчера для нее нашел в толпе Фабио. — И самое главное. На вот, разворачивай сама, — внутри свертка оказался еще один, бумажный, перевязанный сиреневой лентой.
Дамиана начала разворачивать ее, затаив дыхание. Прямо день рождения какой-то. Даже в ублюдочной школе отмечали дни рождения и что-то дарили, например, те сережки, что она продала сразу после побега и не жалела. Но сейчас все лучше, куда больше от души, а не чтобы приукрасить товар.
Внутри оказалась полумаска. Не из самых дорогих, но очень красивая: темно-синяя, бархатистая, с тонким серебряным узором и несколькими голубыми перьями, скрепленными большой металлической бусиной.
— Вот, зачин для твоего костюма на будущий год, — торжественно объявила Марция.
— Обязательно сошью наряд под нее. Спасибо. Ты — золото, — растроганно сказала Дамиана.
— Я так рада, что мы с Баччо с подарками угодили, — разулыбалась кухарка, приобняв Дамиану, и тут же поделилась: — А он меня снова на лодке катал, говорит, раз в прошлый раз понравилось — опять давай. Только в маскарад оно еще лучше. Дамианучча, ты себе не представляешь, как нарядно праздничные огоньки вдоль канала развешаны и в воде отражаются. С Баччо в лодке целоваться, конечно, хорошо, но я все жалела, что ты с нами не пошла, не полюбовалась красотой.
"На берегу тоже хорошо целоваться, и огоньки ничуть не хуже с берега, особенно если там — Фабио", — подумала Дамиана.
— Я еще полюбуюсь, — сказала она, — а сейчас рада тебя послушать, — И, уложив свои подарки на сундучок, усадила Марцию на кровать.
— Ой, даже не знаю, про чтобы тебе еще рассказать, — растерялась та. — Мы гуляли просто, по городу бродили, в маскарад, знаешь ли, везде весело. Ой, вот фонтан. Если соберешься по городу пройтись, непременно к нему сходи, там такие девушки красивые и вода прямо из стены бьет. А Баччо его зовет "Бабы у водопоя", — Марция весело захихикала.
Дамиана тоже засмеялась, немедленно вспоминая, как они с Фабио останавливались у того фонтана и размахивали огоньками, чтобы увидеть искры именно от собственных огоньков на воде. Было ужасно весело, и теперь этот фонтан станет для нее любимым. Уже стал.
— Обязательно схожу, — заверила Дамиана Марцию.
— И на мост роз и лилий, — продолжила советовать та, с сосредоточенным видом вспоминая, на что еще стоит посмотреть в Вентимилье. И тут же, вдруг вспомнив, сообщила: — Ой, ты знаешь, возле моста роз поутру покойника нашли. Говорят, с крыши сверзился. Это ж надо, чего по пьяни люди творят.
Дамиана потерла нос. Покойника вспоминать не хотелось, лучше уж поцелуи с Фабио, которым этот бандит так нагло помешал. Фабио, ах, Фабио, прекрасный синьор. Как ей повезло, что она хотя бы может его видеть каждый день.
— Учитывая, как все гуляют, странно, что лишь один, — рассеянно ответила она.
— Ну, упавших в канал всех повытаскивали вовремя, не утоп никто в этот год. Понятно, что еще ранения дуэльные, но те не насмерть, сломанные руки — это как всегда, — добросовестно принялась перечислять Марция всех пострадавших во время маскарада.
Дамиана подумала, как ей не хватало такой вот Марции, которая в курсе всех новостей, почти всю жизнь, когда они в своей школе сидели, как в тюрьме, и отзвуки внешней жизни едва долетали до них. Будто и не в Вентимилье та школа стояла.
— И откуда ты только все знаешь, — искренне восхитилась она.
— Так, люди говорят, — пожала плечами кухарка. — А я слушаю. И вовремя поддакиваю. Этак знаешь сколько всего узнать можно. Вот еще говорят, что у того же моста роз кровавое пятно нашли… Некоторые уж треплют, что то убийца был, который труп утащил куда-то, но я не верю, он же всю кровь забирает. А там просто на дуэли подрались, небось.
Вот о том, что было у моста, Дамиане было совершенно неинтересно, она и так знала. Там ей помешали целоваться с синьором Фабио, а может быть, они достигли бы и куда большего, если бы не эти хамы… Тут Дамиана размечталась о большем и, право, Фабио разделил бы эти мечты, доведись ему их подслушать.
Разумеется, они все испортили. Толпа бессмысленных, бесполезных кретинов, к тому же еще и трусливых. Ничего не понимающих, дрожащих за свою шкуру, боящихся разоблачения, боящихся марать руки в крови — как, во имя небес, они собираются захватить власть? С помощью тупых, ни на что не годных наемников, способных лишь усилить подозрения, которых эти клятые братья по дару так стремились избежать.
И это не говоря о том, что никто из них, ни один, не оценил его щедрую помощь. Не испытал ни тени благодарности за то, что им не придется выжидать долгие месяцы, чтобы избавиться от лишнего человека. Они мертвы — и все, покойники никому не могут помешать. Он сократил их путь к герцогскому трону втрое, может, даже впятеро, и чем они ему отплатили? Раздражением и страхом. Слабые, никчемные — и это цвет тревизской аристократии?.. Даже думать противно, как выглядят ее менее привлекательные ветви. Никого из них не жалко, пусть хоть все умрут.
Люди — сломанные от рождения вещи, состоящие из сплошных изъянов и слабостей. Но он другой, он отличается от них всех больше, чем ночь от белого дня. Он родился иным, и ему уготована совсем другая судьба. И уж он-то ничего не испортит. Нужно только тщательно все продумать, создать очередной блестящий план. Исправлять чужие ошибки — мерзко, как копаться в мусоре. Но он даже это способен сделать красиво. Потому что ему от рождения предназначено стать совершенством.
