Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 320
Используя методы, взятые из моделей, которые Филлис Берк критикует в Gender Shock, Цукер учит родителей моделировать гендерные роли, подталкивая их к поведению, совместимому с гендерными стереотипами середины века. Затем он просит, чтобы они конфисковали кросс-гендерные игрушки и не позволяли детям переодеваться. Следует поощрять дружбу с представителями одного пола и пресекать дружбу между мужчинами и женщинами. Одна из матерей описала, как она отобрала Барби и единорогов у ребенка, который, получив грузовик, просто отказался играть. Когда он вернулся к рисованию, его родители должны были забрать розовые и фиолетовые карандаши и настоять, чтобы он рисовал мальчиков; в конце концов, сказала его мать, он жил «двойной жизнью», действуя, как мальчик, перед ней и убегая в мир девочек при любой возможности[1554].
Цукер утверждает, что ни один пациент, который начал ходить к нему до шестилетнего возраста, впоследствии не сменил пол; недавно он объявил, что из 25 девочек, которых он впервые увидел в детстве, стойкая гендерная дисфория в дальнейшей жизни была отмечена только у трех[1555]. Но поскольку подростки менее податливы, чем дети, Цукер иногда рекомендует гормональную терапию и операции людям, которые приходят к нему в более позднем возрасте. Он делает это с сожалением. Многие из пациентов Цукера в результате терапии решили сохранить свой биологический пол, однако в недавней статье в Atlantic Monthly были приведены слова матери пациентки Цукера: она выражала сомнение в том, что ее дочь, страдающая алкоголизмом и ведущая саморазрушительную жизнь, ее переживет[1556]. Вряд ли можно назвать это успехом терапии. Стефани Брилл сказала: «По моему опыту работы со многими людьми, которые приходят к нам после встречи с Цукером, можно сказать, его работа может изменить проявления гендера, но не гендерную идентичность».
Обладают ли транслюди, как большинство гомосексуалов, фиксированной идентичностью, которую только дурак попытался бы изменить? Похож ли, как это утверждает Цукер, ребенок мужского пола, считающий, что он девочка, на чернокожего ребенка, настаивающего на том, что он белый, и нуждающегося в помощи по самопринятию? Цукер указывает на то, что многие трансдети негибко принимают стереотипы противоположного пола. «В их игре нет радости, – говорит он. – Они борются, наталкиваясь на остракизм и трудности в установлении дружеских отношений с детьми своего пола»[1557]. Цукер считает, что понимание расстройства гендерной идентичности как естественного состояния, не подлежащего лечению, является «простодушным биологическим редукционизмом»[1558]. Терапевты, которые поддерживают ранний переход, по его словам, – «либеральные эссенциалисты». «Либералы всегда критиковали биологический редукционизм, но здесь они его принимают. Я думаю, что этот концептуальный подход удивительно наивен и упрощен, и я думаю, что он ошибочен».
Сьюзан Коутс, бывший руководитель Проекта детской гендерной идентичности в больнице Рузвельта в Нью-Йорке, соглашается с этим. «Я видела около 350 детей с гендерными проблемами. Они очень креативны, и часть креативности позволила им представить решение своих проблем путем смены пола. По моему опыту, те, кто прошел лечение максимально рано, не становятся трансгендерами. При работе над сепарационной тревогой и агрессией гендерная проблема начинает отпадать. Тревожность – вот то, что приводит к гендерной дисфории»[1559]. Цукер и Коутс – опытные ученые, обладающие личностной целостностью, но, как и некоторые из активистов, выступающие против них, они, кажется, полагают, что можно универсализировать очень разнообразные истории.
Можно навредить трансгендерному человеку, не позволяя ему или ей жить в своем истинном поле; можно навредить человеку с нарушением гендерной идентичности, поймав его или ее в ловушку неподходящей кросс-гендерной идентичности. Психотерапевт, консультирующий трансгендеров, Микеле Анджелло утверждает: «Родители часто говорят мне, и это своего рода политкорректность, что они следуют за своим ребенком. Если вашему ребенку семь лет, вероятно, не он будет выбирать, что есть на ужин, не говоря уже о вопросе смены пола. Существует очень, очень редкое явление, когда родители сами не совсем психически здоровы и решают, что их ребенок – трансгендер, поскольку якобы он не очень мужественный мальчик. Ребенок не трансгендер, его уговаривают». Стефани Брилл сказала: «Важно не допускать гипердиагностики в отношении трансгендерных детей. Это очень небольшая часть среди гендерно вариативного населения».
Когда Долорес Мартинес было 14 лет, она еще была мальчиком по имени Диего и жила в Массачусетсе[1560]. Однажды мать застала Диего с первым парнем. «Я была в мини-юбке и делала неприличные вещи, – вспоминает Долорес. – Я снова надела мальчишескую одежду и спустилась вниз, а она сообщила: „Отец сказал, чтобы ты убирался из дома, или он убьет тебя“. Я провела на улице четыре года, была осуждена за тяжкое преступление и отправлена в тюрьму. Это спасло мне жизнь. Почти четыре года в тюрьме я была более счастлива, чем когда-либо прежде. Когда ты там, либо ты мужчина, либо тебя превратят в женщину. Итак, я была сестрой. Это был мой первый опыт быть собой на все 100 %». После освобождения Долорес узнала, что мать тогда солгала. «Она сказала отцу, что я сбежала. Когда он узнал, что она сделала, они развелись. Когда я рассказала ему о своем переходе, он воскликнул: „О, слава Богу!“» Долорес работала с психотерапевтом 10 лет, прежде чем ей сделали первую инъекцию гормонов. В конце концов она встретила Густава Прелла, трансмужчину, который стал любовью всей ее жизни, и они были официально женаты – по закону, однако, биологически она была мужчиной, а он женщиной.
Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 320
