журналы и прочую массмедийность). Жанр имеет тенденцию скатываться к этим образцам, а не – стремиться возноситься к «Путешествию в Стамбул» Бродского (А. Гениса, давно прививавшего нам саженцы этого жанра, не перечисляю уважительно, но сознательно – яркость и афористичность тут генеративно журнальная, что чревато быстрым насыщением, опытами неудачного подражания и опять же призрачностью-массмедийностью).
Из-за этого и не смогут, возможно, раскрыться те возможности, что таит в себе жанр. Вспоминал о травелоге из комнаты. И это не шутка. Потому что жанр тем и хорош, что гибок (flexible), может расширяться до самых дальних фронтиров, ultima thule. Или же – имплозивно искать возможности внутри себя, осваивать глубины, вдумываться-погружаться в себя. Некоторая аутичность тут вознаградится глубоким вчитыванием в быт – заграничный ли (пример – «Вена, операционная система» А. Левкина, где автор описывает мало объектов за всего одну поездку), отечественный ли (Д. Данилов может страницами рассказывать в «Горизонтальном положении», как ездил снимать спальный московский район). В быт как бытие.
Я же в своей по совпадению последней книге травелогов «Граница Зацепина: книга стран и путешествий» больших задач не ставил. Это такая книга для друзей и сочувствующих скорее, почти friends only – тех, кто ездил со мной по этим странам, кто читал отчеты о поездках в блогах. Для интересующихся и себя –ведь травелоги хочется читать часто, разнообразно и следить за их достижениями, как за дальней прекрасной дорогой.
От такой литературы вряд ли должно быть уютно
Интервью Наталье Рубановой
Александр Чанцев об алхимии, ином штепселе сознания и о том, как исследователь питается тайной икрой.
Александр, Желтый Ангус, как любезно уточняется в аннотации к вашей новой одноименной книге, пьёт не чокаясь. Объяснитесь перед читателем?..
Пьют, не чокаясь, когда пьют «за» и «о» мертвых. Такие поминки, wake Финнеганов. Других особых смыслов здесь нет, а вот смысл смерти искать приходится постоянно.
В определенном возрасте они приходят, увы: поиски «смысла смерти». Ну, а книга «Желтый Ангус» составлена словно нарочно так, чтобы выбить «почву» из-под менталки читателя, лишив его однородности восприятия материала – попросту, убрав из калейдоскопа историй некий общий знаменатель, целостность. Две части: два взаимоисключающих типа повествования, два параллельных мирка – далекий японский и чересчур близкий тутошний. Первый – ледяной, жесткий: люди-функции предельно отчуждены друг от друга, второй – далеко не эдемский, но тем не менее ярко окрашенный авторской ностальгией… Не кажется ли вам, что это скорее материал для двух разных книг?
Вы сразу заметили одну из интенций – то же сатори достигалось многими, как сообщается, после огрева палкой по темени. Интенция другая – Япония и Россия не только составляют практический ареал моей жизни, но и в пределе/идеале там возможна некая алхимическая реакция соединения этих разрозненных элементов, «аnd all the colors will bleed into one, will bleed into one», как госпелически пели мои любимые U2: «все цвета сольются в один». Идею герметической близости традиционной японской и российских культур развивает мой научный рукводитель, глубочайший японист В. П. Мазурик. Интенция третья, customer-friendly – не понравится одна часть, так понравится другая. Интенций и версий много, Ангус пьет, но ничего не подтверждает – уютно от такой литературы быть вряд ли должно…
Сработал ли в данном случае принцип контраста и в чем его тайный смысл, вот в чем вопрос… Издатель будто намеренно нивелирует, размазывает читательскую аудиторию вашей книги, а их – две. Аудитории-то.
Издатель не виноват – автор полностью признает свою вину.
Вы самокритичны, но вернемся к тексту… Более динамично в «Желтом Ангусе» представлена японская часть, истории иного культурного кода, ну а «замедленные съемки» российской части книги – это ведь не совсем проза: это эссе, заметки, дневники, быть может… Довольно странный маркетинговый ход – вы как автор могли о том не думать, тут большой вопрос к издающей стороне, как такой «микс» мог выйти здесь и сейчас, точнее, для кого. Кто ваш читатель на самом деле, можете ли обрисовать «контуры»?..
Первая часть вообще задумывалась с оглядкой на композицию рок-альбома – в начале «боевик» в быстром темпе «090», в конце – тягучая блюзовая баллада «Магазин». Законы маркетинга, мне кажется, вообще редко играют в книжном бизнесе, потому что тот по определению «заточен» работать, нивелируя и унифицирая, а каждая книга индивидуальна: мы видели массовые рекламные кампании, но давно не видели тех книг. С читателем странно, конечно, как же иначе: например, одна девушка, возраста героев японской части моей книги, фанатка Японии, сильно плевалась в отзыве на Livelib’e, а вот академическая женщина возраста моих родителей, которой я бы постеснялся дать прочесть все это трансгресив-хэнтай-порно, потом долго действительно вчитывалась и радовалась книге. Еще одно неожиданное сатори, уже для автора.
Книжный бизнес заточен аккурат под маркетинг, штучных книг все меньше: «масслитство» транслируется как сквозь псевдо-, так и интеллектуальную упаковку. Что же до Японии, то тема неслучайна – вы стажировались в киотском буддийском университете Рюкоку… Расскажите об этом опыте и – как буддийская философия повлияла на собственно литературный труд? Буддизм не столь «опиум для народа», в отличие от известно каких религий, оскорбляющих чувства неверующих и агностиков, сколь высокочастотное учение (термин мой), способное гармонизировать бестолковый ум сапиенса, не так ли?.. Если использовать философию буддизма утилитарно, то, практикуя контроль мыслей, можно добиться вполне реальных – удобных, полезных – «вещей»: скажем, убрать ненужное эмоционирование и пр. Стали ли вы осознаннее после Рюкоку?..
Буддизм, как и опыт, были безусловно более чем интересны, но я не буддист и, кроме того, – не очень верю в возможность успешного подключения к этой парадигме западного сознания. Как розетки в Японии – другой штепсель. То есть блаженных любителей хайку, кэндо и прочего увидеть легко, но чтобы войти в эти воды полностью – всю ментальность и культурные слои до пятого колена нужно выжечь просто, закоротить все провода. А опытом было все, сама Япония, прежде всего. Мне повезло – сейчас Япония уже во многом похожа, слишком быстро идет по пути глобалистической унификации (скажем, когда пару лет назад попал в торговый центр в Тибе, под Токио, его было не отличить от ТЦ где-нибудь в Химках), да и туристов толпы, но в 99 году это был совершенно другой космос.
Как говорят буддисты, «всё будет хорошо – мы все умрём». Юкио Мисима умер, совершив харакири, а вы защитили диссертацию по творчеству «недонобелевского» лауреату. Почему именно Мисима?..
Потрясающий стилист – как Набоков ночевал с Далем на прикроватной тумбочке, так и язык Мисимы нарочито сложный, барочный, когда-нибудь его внесут в список национальных сокровищ. Как и человека, локально изобретшего кэмп и поп-арт до
