покупателю. Марина Яковлевна не упрекнула его ни словом, хотя, честно говоря, за машину даже в таком состоянии можно было взять и побольше. Но Павел Афанасьевич не желал торговаться, лишь бы поскорее сплавить машину этому, как там его по договору, — правопреемнику. Гудков не любил уже свой автомобиль и, следовательно, не был автолюбителем. Дальнейшая его судьба никому не интересна.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Дальнейшая судьба машины, принадлежавшей ранее Павлу Афанасьевичу, прослеживается с трудом. Автомобиль, которому не надо горючего, напоказ не выставляют, тем более если он ни с того ни с сего сжирает то резиновые коврики, то сумочку вашей дамы.
Поговаривают, что потрепанной машиной цвета «рубин» владел одно время публицист с безупречной репутацией, но, после того как исчез путевой блокнот, которым можно было кормиться полгода, он продал ее спортивному врачу, а тот, потеряв по пути на работу весь инструмент и дюжину коробочек с непонятными, но очень яркими таблетками, отдал ее по дешевке своему подопечному, тяжелоатлету, который стал сгонять вес, опустился на две категории и поставил дюжину мировых рекордов.
Но все это слухи. А вот что незыблемо — так это законы природы. Предупреждал же Иннокентий Генрихович — нет чтобы прислушаться. Кстати, где он сам и где второй экземпляр памятного нам договора?
Эвон, чего захотели! И первый-то экземпляр неизвестно где. Гудков клянется, что оставил его в машине под сиденьем. Должно быть, там и валяется. Кто станет шарить по полу в такой развалюхе? Разве что рубль уронят, но лично мы ни разу в машинах рублей не находили. Это крайне редкий случай.
Последний раз автомобиль Гудкова видели у клиники Института здоровой пищи. Время от времени из корпуса выходил под присмотром врача тучный гражданин, садился за руль и делал несколько кругов по двору. Помогало ему или нет, честно говоря, не знаем, но на машину жалко было смотреть. Пациенты ее не любили. Они не были автолюбителями.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 8, 9, 10, 11
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Кир Булычев
Агент КФ
От агентства до космодрома было чуть больше часа езды. Космодром построили лет двенадцать назад, но дороги к нему так и не сделали.
По сторонам, уменьшаясь к окраинам и редея, тянулись полосатые дома-дыни с маленькими треугольниками окошек — будто кто-то проверял, спелые ли они. Из окон торчали длинные шесты с сохнущим бельем. Старый космофлотовский фургончик с буквами КФ на борту подпрыгивал на кочках, рыжая пыль застилала окна. Торговцы, сидевшие вдоль дороги, были рыжими, их товар тоже был рыжим.
Чистюля ПетриА задвинула окошко, стало еще жарче, но пыль все равно проникала внутрь и скрипела на зубах.
— Вы обещали вызвать мастера, чтобы починить кондиционер в фургоне, — сказал Андрей Брюс своему заместителю ВосеньУ. — Стыдно перед пассажирами.
— Пускай пришлют новый фургон, — ответил тот и сдул пыль с толстого портфеля, с которым никогда не расставался. — Наши мастера ничего не понимают в земных кондиционерах.
— Что говорят в консульстве о пропавшем археологе? — вмешалась ПетриА, чтобы переменить тему разговора.
— Увидим консула на космодроме, спросим, — сказал Андрей. — Вроде бы ничего нового.
— Все в городе знают, — вставил ВосеньУ, — что археолог мстил клану Западных вершин.
— Чепуха, — сказал Андрей убежденно. — Археолог здесь четыре дня. Он не знает никаких кланов. Он все время проводил в Школе знаний. Зачем ему кланы?
— Он продал им свои карты. Но ему не заплатили.
ВосеньУ дунул себе на плечо, на пришитое золотое крылышко. Он сам придумал себе космофлотовскую форму. Даже в этом мире ярких и разнообразных одежд он умудрялся выделяться. Может потому, что его клан был слаб, почти все мужчины погибли в распрях с Речным кланом и оставшиеся отказались от мести, чтобы выжить — подобно собаке, которая, проиграв схватку, ложится на спину и подставляет сопернику живот. Если бы не этот обычай, то жители планеты давно бы перебили друг друга.
Карты археолога пропали. Это было известно. ВараЮ, начальник городской стражи, сказал об этом консулу в тот же вечер. В комнате археолога Фотия ван Куна все было перевернуто вверх дном.
— Не расстраивайся, ДрейЮ, он найдется.
ПетриА положила кончики пальцев на колено Андрею. Она была влюблена в своего начальника.
Как принято в передовых семьях планеты, ПетриА в возрасте пятнадцати лет отправили вместе с тридцатью другими детьми из высокопоставленных кланов в Галактический центр, в школу для инопланетян. Она проявила себя обыкновенной, в меру умной ученицей и вернулась домой через три года, овладев несколькими языками, проглядев миллион фильмов и научившись худо-бедно вести конторское хозяйство.
Когда Андрей Брюс наконец сообразил, что эта смуглая девушка его любит, перед ним встала проблема — имеет ли он право на ответное чувство. Случись это лет пять назад, бравый капитан Брюс не стал бы таиться. Иное дело, когда ты — жалкая тень самого себя, обломок, оставленный в Космофлоте из милости. Спокойный пост на этой полудикой планете можно считать синекурой. Впрочем, он сам этого хотел. Чем реже видеть старых знакомых, чем меньше вспоминать о крушении и выслушивать слова сочувствия, тем легче дотянуть до конца. Можно, конечно, вернуться на Землю — маленькую планету в стороне от космических путей, родину его деда, как возвращаются туда в старости многие земляне. Но он еще молод — сорок лет не возраст для отдыха. Склонности к литературному труду или писанию картин он не испытывал. И был все равно смертельно, до конца дней отравлен космосом. Может быть, когда-нибудь он вновь поднимется к звездам, пускай третьим штурманом — кем угодно…
А пока он не выходит на улицу после захода солнца. Чтобы не видеть звезд.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Оставив ПетриА в единственном зале космопорта и отправив ВосеньУ на склад, Андрей Брюс поднялся к диспетчерам.
В стеклянном колпаке диспетчерской было жарко, через открытое окно лезла рыжая пыль.
Оба диспетчера поднялись. Младший, загорелый, в клановой каске Восточных Гор, похожей на шляпку мухомора, взял со стола листок бумаги.
— Корабль второго класса «Шквар», порт приписки Земля, находится на планетарной орбите. Связь устойчивая. Посадка в пределах сорока минут.
«Шквал», мысленно поправил диспетчера Андрей. В здешнем языке нет буквы «л», иноязычные слова звучат забавно, но поправлять вслух было бы нетактично. Тем более горца.
— Кто капитан? — спросил он.
— Якубаускас, — ответил старший диспетчер, включая экран. — Он ждет связи.
На овальном экране возникло рубленое лицо Витаса.
— Андрей, —
