– Именно поэтому мы полетим на самолете.
Он игнорирует мою попытку пошутить.
– Ты серьезно? Когда ты это сделала? Как? Почему?
– Еще один вопрос, и получится быстрая пятерка, – говорю я.
Олли наклоняется вперед, опирается лбом на руль.
– Прошлым вечером, с помощью кредитки, потому что хочу посмотреть мир.
– У тебя есть кредитка?
– Я завела себе собственную несколько недель назад. Есть свои плюсы в том, что ты дни напролет проводишь с пожилой женщиной.
Олли отстраняется от руля, но по-прежнему смотрит вперед, не поворачиваясь.
– Что, если с тобой что-то случится?
– Ничего не случится.
– Но что, если случится?
– У меня есть таблетки, Олли. Они подействуют.
Он крепко зажмуривается и опускает руку на ключ зажигания.
– Знаешь, и здесь, в Южной Калифорнии, полно всего, что можно посмотреть.
– Но нет хумухумунукунукуапуаа.
Олли улыбается одними уголками губ. Мне нужно, чтобы эта улыбка расползлась по всему его лицу.
– О чем ты говоришь? – спрашивает он, повернувшись ко мне.
– О хумухумунукунукуапуаа.
– Что это за хуму-что-то-там?
– Рыбка, символ Гавайев.
Его улыбка становится шире.
– Все ясно. – Он поворачивает ключ зажигания, задерживает взгляд на своем доме, и улыбка немного тускнеет. – Надолго?
– На две ночи.
– О’кей. – Олли берет мою руку и целует ее. – Поедем посмотрим на эту рыбку.
Чем дальше мы отъезжаем от дома, тем лучше, как-то воздушнее становится настроение Олли. Для него эта поездка – идеальный предлог сбросить с плеч груз семейных проблем, хотя бы ненадолго. А еще в Мауи живет его старый нью-йоркский приятель Зах.
– Он тебе понравится, – обещает мне Олли.
– Мне все понравится, – отвечаю я.
Вылет у нас только в семь часов утра, и я собираюсь сделать небольшой крюк по пути в аэропорт. Ехать в его машине – все равно что находиться в очень шумном, очень быстро движущемся пузыре. Олли отказывается открыть окна. Вместо этого он отключает приток свежего воздуха в салон. Звук покрышек, шуршащих по асфальту, похож на чье-то тихое и беспрерывное шипение. Я подавляю порыв закрыть уши руками.
Олли утверждает, что мы едем не так уж и быстро, но, по моему мнению, мы просто мчимся сквозь пространство. Я читала, что пассажирам высокоскоростных поездов пейзаж за окном кажется размытым на такой скорости. Я знаю, мы движемся гораздо медленнее. И все равно пейзаж меняется слишком быстро, и мой медлительный взгляд не способен ни за что зацепиться. Я с трудом различаю силуэты домов на коричневых холмах в отдалении. Дорожные знаки с загадочными символами и надписями возникают и исчезают, прежде чем я успеваю их расшифровать. Другие автомобили появляются в поле зрения и растворяются вдали, не успеваешь и глазом моргнуть.
Хотя я могу объяснить происходящее с точки зрения физики, мне кажется странным, что мое тело движется, несмотря на то что я сижу неподвижно. Ну, не совсем неподвижно. Я откидываюсь назад всякий раз, когда Олли нажимает на газ, и подаюсь вперед, когда он тормозит.
Время от времени мы сильно сбрасываем скорость, и я вижу людей в соседних машинах. Мы проезжаем мимо женщины, которая качает головой и похлопывает руками по рулю. Только после того как она остается позади, я догадываюсь, что она, скорее всего, танцует под музыку. Двое детей на заднем сиденье другой машины показывают мне язык и смеются. Я ничего не делаю, потому что точно не знаю, как принято вести себя в таких случаях.
Мы подъезжаем к Корейскому кварталу, где живет Карла. Везде ярко освещенные знаки и рекламные щиты с надписями исключительно на корейском языке. Я не могу прочитать, что они гласят, но сами вывески похожи на прекрасные, загадочные произведения искусства. Наверняка на них написаны самые прозаические вещи, например «Ресторан», или «Аптека», или «Открыто круглосуточно».
Еще рано, но вокруг столько людей, которые занимаются самыми разными делами – идут, или говорят, или сидят, или стоят, или бегут, или едут на велосипеде. Я не вполне верю, что они реальны. Они прямо как те миниатюрные фигурки, которые я расставляю в своих архитектурных моделях, они здесь для того, чтобы наполнить Корейский квартал жизненной энергией. А может быть, это я на самом деле нереальна, может, на самом деле я вовсе и не здесь.
Мы продолжаем движение еще несколько минут. Наконец останавливаемся перед жилым комплексом с фонтаном во дворе. Олли отстегивает свой ремень безопасности, но не выходит из машины.
– Ничего с тобой не случится, – говорит он.
– Спасибо, – просто отвечаю я, взяв его за руку. Я хочу сказать ему, что благодаря ему я здесь. Любовь открывает перед тобой мир.
Я была счастлива до того, как с ним познакомилась. Но теперь я жива, а это не одно и то же.
Зараженная
Карла вскрикивает и закрывает лицо руками, увидев меня.
– Ты привидение? – Она берет меня за плечи, прижимает к груди, качает меня из стороны в сторону, а потом сжимает еще крепче. Когда она заканчивает, мне кажется, будто из меня выпустили весь воздух.
– Что ты здесь делаешь? Тебе нельзя здесь находиться, – говорит Карла, все еще держа меня в объятиях.
– Я тоже рада тебя видеть. – Мой голос похож на писк.
Она отстраняется, качает головой, словно я какое- то чудо, и снова притягивает меня к себе.
– Ох, моя девочка. Ох, как же я по тебе скучала, – говорит она, взяв мое лицо в ладони.
– Я тоже по тебе скучала. Прости, что…
– Стоп. Тебе не нужно ни за что извиняться.
– Из-за меня ты потеряла работу.
Карла пожимает плечами:
– Я нашла новую. Кроме того, я ведь скучаю не по работе, а по тебе.
– И я по тебе скучаю.
– Твоя мама поступила так, как должна была.
Я не хочу думать о маме. Поэтому оглядываюсь в поисках Олли, который держится на расстоянии от нас.
– Ты помнишь Олли? – говорю.
– Как же я могла забыть такое лицо! И фигуру, – произносит Карла достаточно громко для того, чтобы он ее услышал. Она шагает к нему и обнимает его лишь немногим сдержаннее, чем меня.
– Ты бережешь нашу девочку? – Карла звонко похлопывает его по щеке.
Потирая щеку, Олли отвечает:
– Стараюсь как могу. Не знаю, известно ли это вам, но она бывает немного упертой.
Несколько мгновений Карла переводит взгляд с него на меня и обратно, замечая повисшее между нами напряжение.
