— Есть предложение, — наконец, произносит он отрывисто и хрипло.
— Какое?
— Нужно повторить.
Меня не нужно уговаривать. Поднимаюсь, залезаю на него сверху, и вижу, что да, пожалуй, он готов. И еще как…
Паша
Просыпаюсь от того, что сестра с разбегу запрыгивает ко мне на кровать, ложится поверх одеяла и душит. Ее руки удавкой сжимаются на моей шее. Наверняка, она и не ставит себе цель придушить меня, просто чересчур сильно проявляет проснувшиеся вдруг братские чувства.
Рычу сквозь сон, дергаю плечом, пытаясь ослабить ее хватку. Бессильно стону. Машка наваливается на меня всем телом и давит.
— Задушишь, — ворчу я, разлепляя веки. — Раздавишь…
— И тебе доброе утро, Суриков! — Капкан ее рук, наконец-то, разжимается, позволяя мне вздохнуть полной грудью.
— Чего это у тебя хорошее настроение с утра?
Ложусь на спину. Подозрительно щурюсь.
— Я просто пришла сказать, что ты так пел тогда на вечеринке… — она кладет мне голову на грудь и замирает, — в общем, я тобой горжусь. Прости, что с опозданием, но хвалю, определенно хвалю!
— Спасибо.
— И еще я рада за вас с Аней. Все-таки ты — лучший из всех парней, что ей попадались. Раньше не замечала, но сейчас просто уверена.
Смотрю, как она забавно морщит носик, и улыбаюсь.
— Неужели ты это говоришь?
— Сама в шоке!
— Как у вас дела… с Димой? — Все-таки решаюсь спросить я. Какая-то часть меня все еще бунтует против того, что сестренка начала встречаться с ним без моего ведома.
Маша хихикает. Приподнимаю голову, чтобы убедиться — она покраснела, как переспелый помидор.
— У нас будет кафе.
— Это как?
— Я ухожу с работы, мы с Димой вместе будем заниматься развитием нового кафе, которое отдал ему отец. Оно было убыточным, так что нам придется полностью переделать концепцию, отремонтировать и запустить его, уже как новый брэнд.
— А какая у тебя роль во всем этом?
— Я — генератор идей. Буду руководить процессом переделки, а потом и самим кафе.
Прочищаю горло, молчу. Хорошо-то оно все, хорошо, да не очень.
— А не боишься, что все выйдет так, что ты поможешь Диме поставить бизнес на ноги, а потом вы разойдетесь? — Глажу ее по волосам, замечаю, как сестра напряглась всем телом. — Останешься потом ни с чем, без работы. Бывает, даже супруги не доверяют друг другу до конца, а вы… встречаетесь-то всего-ничего.
Машка смотрит на меня, упрямо дуя губы.
— Я — большая девочка, Паша. И нет, он так со мной не поступит.
Напускаю на себя виноватый вид.
— Ты же знаешь, я не мог не сказать.
— Знаю.
— Еще хотел спросить.
— Говори.
Она приподнимается и смотрит на меня.
— Я что, такой вот совсем ужасный, да?
Меня поражает, насколько взрослой она сейчас смотрится. Изменилась, да. Но в чем конкретно? Кажется, ее глаза светятся каким-то неподдельным счастьем, искренним, светлым. Это удивительно, но во взгляде Димы я видел то же самое. Похоже, есть чувства, которые делают нас лучше. Проверено, кстати, на себе.
— Нет, — неуверенно отвечает сестра. — Не ужасный.
— Почему ты тогда не рассказала мне про этого мудака?
— Ты… про Игоря?
— Да. — Руки при звуке его имени сами сжимаются в кулаки. — Это я должен был вломить ему там, а не Дима. И не на вечеринке, а еще год назад, когда у вас… все это произошло.
Она тяжело падает обратно на мою грудь.
— Я не могла. Мне… было стыдно.
— Перед кем? Передо мной? Да мы с тобой девять месяцев вместе в одной утробе провели — нашла, кого стыдиться.
— Перестань, — Маша затихает, будто собирается с мыслями, — Паша, мне даже сейчас трудно понять, как так вышло. Он… просто… начал раздевать меня, положил… и… потом у меня не оказалось сил сопротивляться.
Чувствую, как ярость, закипающая в крови, начинает буквально бить по вискам. Стараюсь вложить все свои эмоции не в негатив, а в утешении сестры. Глажу ее по волосам, по спине и рукам, ощущаю себя уродом, который даже не заметил, что ей было невыносимо тяжело. Не спросил, не успокоил, не помог, не защитил ее честь. Когда же я перестану быть таким дебилом? А, главное, как?
— Еще никуда не уехал, а уже обосрался, — смеется Боря, пытаясь хмурить для вида свои широкие брови.
Мы сидим в студии уже второй час, а меня все еще колбасит так, что не могу собраться. Всего несколько дней остается на репетиции и сборы, а еще столько всего нужно выучить на зубок. И тут этот мандраж, так некстати. Гитара не слушается, она пытается прыгать, как стрекоза, в моих дрожащих потных ладонях. Пробую снова и снова. Еще и еще.
— Давай сделаем перерыв. — Боря отбирает у меня свой инструмент, кладет на колонку и направляется в предбанник.
— Хорошо, — мне уже начинает казаться, что внутри все горит из-за страха, а не от изжоги.
Парень неспешно разливает горячий чай по чашкам, бросает в обе по два кубика сахара, размешивает коричневой от чайного налета ложкой.
— Так, значит, говоришь, Леся здесь у вас главная? — Спрашиваю я.
Боря разглядывает меня, ехидно прищуриваясь:
— Не говори, что запал на нее.
Смущение моментально заливает мое лицо. Как он мог, вообще, такое подумать?
— Нет, — пожимаю плечами, — просто показалось, что все решения принимает она.
— Да, — спокойно отвечает Борян, запрыгивая на край дивана, и берет кружку с горячим чаем. — Мы здесь все — подкаблучники. — Он ждет моей реакции и смеется. Вижу, что говорит это на полном серьезе. — У нас не было группы. Мы все играли отдельно, кто где. Леся подобрала каждого из нас для себя лично и создала коллектив. Не хватало только электрика. Долго приглядывалась к Майку и, наконец, переманила к нам. Кто-кто, а уж она умеет уговаривать, поверь мне.
— Она сама пишет песни?
— Да. И на гитаре играет. Иногда на концертах использует акустику со звукоснимателем, но в основном сейчас пишет тексты, а Майк уже подбирает аккорды, создает мелодии. Он как чертов Брайан Мэй, все что-то мастерит, модифицирует, чтобы гитара давала нужный звук.
— Они с Лесей вместе? — По-детски наивно спрашиваю я.
Боря присвистывает в попытке вызвать во мне смущение.
— А говоришь, не запал!
— Нет!
Он хитро подмигивает. В умении корчить роже этому парню, похоже, нет равных.
— Нет, не вместе. Но все знают, что он хотел бы этого. Иначе не перешел бы к нам от самого Каспаряна.
