Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Уж не знаю, театр ли тому причиной, но жители Хакни придерживались более широких взглядов, чем узколобые обитатели Эдвардстоуна. Чужаков здесь не чурались. За исключением, может быть, одной особы по прозвищу Старуха Адамс. Эта плевала встречным в лицо, восклицая при этом: «Жопа!» или «Срань господня!» – но люди в ответ только смеялись. Впрочем, ею двигал не столько страх перед чужаками, сколько ненависть ко всему миру, так что ее трудно было упрекнуть в предвзятости.
Я впервые удостоился звания «срани господней» в день знакомства с Роуз и Грейс, по пути к ним домой.
– Однажды она обругала мои яблоки, – сообщила по дороге Роуз. – Грейс тогда ей показала: налетела на нее, как дикая кошка.
Их обшитый деревом и оштукатуренный домик прилепился к невысокой каменной стенке с претенциозным названием Великая Каменная стена; от него было рукой подать до скромных размеров водоема для купания лошадей, известного как Большой Конский пруд. Вышеупомянутые лошади обыкновенно находились в сарае, который назывался – ей-богу, не шучу! – Большой сарай.
Позади стоял еще один амбар – именуемый Овсяным амбаром, – а за ним на несколько акров тянулись фруктовые сады. Чуть дальше, среди буковых деревьев, скрывался каменный круг колодца. Человеку двадцать первого века все это показалось бы крайне примитивным, но я тогдашний воспринимал ровно огороженные участки земли и высаженные в плотные ряды садовые деревья как последнее слово садового искусства.
У Роуз и Грейс был договор с местным фермером-садоводом по имени мистер Шарп. Они продавали его урожай: терн, вишню, а также яблоки, сливу ренклод и крыжовник, но вырученные деньги делили не поровну – большая часть причиталась «скупердяю» мистеру Шарпу, который выращивал фрукты.
Давненько не видал я дома с таким множеством окон. Конечно, их было меньше, чем во французских домах, но по сравнению с Эдвардстоуном это было весьма передовое жилище.
– Итак, – начала Роуз, в упор глядя на меня взглядом взрослого человека, который не намерен шутить. – Как тебя зовут?
– Том, – честно ответил я и тут же испугался собственной откровенности: как бы чего не вышло. Поэтому насчет фамилии соврал – в первый, но далеко не последний раз: – Том Смит.
– И сколько же тебе лет, Том Смит?
Тут требовалось проявить осторожность. Скажи я правду – восемнадцать, – она, скорее всего, не поверила бы. А если бы поверила, кто знает, чем это обернулось бы для нее. В то же время у меня язык не поворачивался сказать «тринадцать» или «четырнадцать», как она, наверное, предположила.
– А тебе сколько?
Она рассмеялась:
– Я первая спросила.
– Мне шестнадцать.
Она и глазом не моргнула. Пожалуй, мне повезло: к тому моменту, когда мое особое состояние стало явным, я уже был высоким широкоплечим парнем с крепкой шеей.
– Глаза у тебя почти как у взрослого, – проронила она. Меня это успокоило. В Эдвардстоуне все были уверены, что я вообще перестал расти и навсегда останусь мальчишкой.
– Мне восемнадцать, – сообщила она. – А Грейс десять.
Вот и поговорили. Я не имел ничего против такой беседы. Больше я ничего не хотел им выдавать, понимая, что делать этого нельзя. Для них же будет лучше, если они не узнают о моей тайне. Меня накормили похлебкой из пастернака, хлебом и вишнями.
Улыбка Роуз была как дуновение теплого ветерка.
– Жаль, что вчера тебя с нами не было. У нас был пирог с голубятиной. Грейс мастерица ловить голубей.
Грейс показала, как она ловит голубя и сворачивает ему шею.
На миг все замолчали. Затем последовал неминуемый вопрос.
– Зачем ты сюда пришел? – спросила Роуз.
– Ты меня пригласила.
– Да не сюда. Зачем ты отправился в Лондон? Один? Бежишь? От чего?
– Да, я бежал из Суффолка. Побывала бы там разок, не спрашивала бы. Там живут одни суеверные и злобные тупицы. Понимаешь, мы родом из Франции. Мы в том стаде так и не стали своими.
– Мы?
– Мы с матерью. Пока она была жива.
– А что с ней случилось?
Я пристально посмотрел на Роуз.
– Есть вещи, о которых лучше не говорить.
Грейс глянула на мою руку, сжимавшую ложку.
– Да он дрожит.
– Он, между прочим, сидит напротив тебя, – заметила Роуз. – Обращайся прямо к нему. – Она перевела взгляд на меня: – Я не хотела тебя обидеть.
– Если в обмен за еду и ночлег нужно рассказывать о том, что даже вспоминать больно, я уж лучше буду ночевать в канаве.
Глаза Роуз вспыхнули гневом.
– В Хакни превосходные канавы, сам убедишься.
Я опустил ложку и встал.
– Что, в Суффолке шутить не принято?
– Я же сказал, что я из Франции. И мне не до шуток.
– Так ты чуть что – киснешь? Скисаешь, точно молоко.
Грейс изобразила нюхающую воздух собаку.
– От него даже несет кислятиной.
– Сядь, Том, – сурово сказала Роуз. – Идти тебе некуда. Кроме того, тебе придется здесь остаться, пока не выплатишь нам должок.
В голове у меня помутилось. Я был сбит с толку. Сказывалось напряжение последних трех изнурительных дней: долгий пеший путь и неизбывное горе. Я не сердился на сестер, наоборот, был им благодарен, но стоило мне закрыть глаза, передо мной возникали руки Мэннинга, и возвращалась нестерпимая боль.
– Не одному тебе есть о чем скорбеть на этом свете. Копить в душе обиды и горести – невеликая мудрость. Этого добра везде хватает.
– Прости меня, – сказал я.
Роуз кивнула:
– Да ладно, чего там. Ты устал. И вообще… Спать будешь в комнате мальчиков.
– Мальчиков?
Так называется комната, объяснила Роуз, в которой жили два их брата – Нэт и Роланд; оба они умерли. Нэт в двенадцать лет – от тифа, а несчастный малыш Роланд – от непонятного кашля; ему не было и года. Потом она рассказала о смерти родителей: мать умерла от родильной горячки (обычное дело в те времена), через месяц после рождения Роланда – немудрено, что младенец был таким хилым; отец – от оспы. Девушки рассказывали все это бесстрастными голосами. Однако Грейс призналась, что часто просыпается по ночам: ей все снился малыш Роланд.
– Сам видишь, – заключила Роуз, добавив соли на мою рану, – горя вокруг хватает.
Она проводила меня в отведенную мне комнатку. Там было маленькое квадратное оконце, размером примерно с портативный телевизор 1980-х годов. (В 1980 году я жил в отеле в Сан-Паулу и подолгу смотрел телевизор. Он напоминал мне то квадратное оконце в Хакни.) Обстановка в комнате была скромной, чтобы не сказать аскетичной, но на кровати с набитым соломой матрасом имелось одеяло; я был до того измотан, что эта убогая постель показалась мне желанней, чем королевское ложе под балдахином.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
