Пока валорианец доставал кинжал, раб встретился взглядом с Арином.
— Не беспокойся, — сказал он по-гэррански, который не слишком отличался от языка Дакры. — Император за все ответит.
Один стражник дернул раба за волосы, а второй отрезал ему уши и нос.
— Ну вот. — Делия оборвала нитку. — Тринадцать стежков, два шва, на лбу и на щеке. Веко я не трогала.
Кровь почти остановилась, и Арин приоткрыл левый глаз. Теперь, когда ничто не мешало ему видеть, Делия уже не казалась похожей на мать. Швея ополоснула руки.
— Хорошо зашила, — похвалил ее Тенсен.
— В первый и последний раз, — ответила портниха и ушла.
Тенсен пододвинул стул, сел рядом с Арином и начал вытаскивать осколки из его ладони. После пережитого кошмара это ощущение было почти приятным.
— Делия сегодня рассказала мне кое-что интересное, — произнес Арин.
Тенсен зацепил пинцетом большой осколок и вытащил его.
— Правда? — Министр бросил кусочек стекла на невысокий стол, стоявший рядом.
Арин пересказал сведения, которые узнал от портнихи. Старик слушал молча. На столе постепенно скопилась целая горка окровавленного стекла.
— По-моему, в этом нужно разобраться, — закончил Арин.
— Я предпочел бы, чтобы ты больше думал о Гэрране и поменьше — о нарядах леди Кестрель.
Арин сжал кулаки, отчего осколки еще сильнее впились в ладонь, и поморщился от боли. Тенсен убрал пинцет и строго посмотрел, мол, поделом тебе.
— Ты не понял, — возразил Арин. — Глава сената, судя по всему, уже знает о платье, и это важно. Если удачно сделать ставку, выигрыша хватит на небольшой остров, и все это будут деньги других игроков. Тринн подслушал разговор. Что, если как раз тогда император наградил главу сената, подсказав ему, на что ставить? Нам надо понять, что за услугу тот оказал.
Тенсен молча вытащил еще один осколок из ладони Арина и внимательно его осмотрел.
— И потом, это испорченное платье, — продолжил Арин. — С Кестрель что-то случилось.
— Рвота на рукаве, говоришь? Грязь на коленях? Не выдумывай всякие ужасы. Подумаешь, девушка просто выпила лишнего и споткнулась на дорожке в Зимнем саду. Нам какое дело?
— Она влезла в какие-то темные дела, — настаивал Арин. — Я чувствую.
Тенсен отложил пинцет.
— Ты видишь то, что хочешь видеть.
— Неправда. Я этого не хочу. Не хочу, чтобы она попала в беду.
— Может, и так, но тебе нравится представлять, что она несчастна. Жалеет о своем выборе. Да если бы так и было, что бы ты сделал, Арин? Кинулся ее спасать?
Арин промолчал.
— А мне кажется, она выглядит вполне довольной, — добавил Тенсен.
— Швы на платье разошлись. Юбки были перепачканы. В Зимнем саду нет грязи, только мощеные дорожки. Так откуда пятна?
Тенсен уставился на своего губернатора:
— Арин, прости, если это прозвучит грубо. Я понимаю, тебе кажется, что Делия передала очень важные сведения, но, по-моему, ты проявляешь совершенно нездоровый интерес к невесте принца и ее гардеробу.
Арин закрыл рот, не найдя что возразить. От охватившего его сомнения по спине пробежал холодок.
— Прошу тебя, — сказал Тенсен. — Шпионаж — это моя забота.
— Но ты так ничего и не узнал с тех пор, как выяснил, что случилось с Тринном.
— Все в свое время.
— Ты ждешь вестей от нового шпиона? Он что-то выяснил?
Что-то мелькнуло в глазах Тенсена.
— Или она?
— Пока нет, но надежда есть.
— Мне все это не нравится. Ты как будто очень доволен своим новым агентом, вот только толку от него нет, а я даже имени его не знаю.
— Можешь называть моего информатора Мотыльком.
— Я хочу знать имя.
— Я понимаю, ты боишься, что этому человеку нельзя доверять. Не бойся. У Мотылька хватает причин работать на нас.
Арин ударил здоровой рукой по столу.
— Я отошлю тебя в Гэрран. Клянусь, посажу на ближайший корабль, если не скажешь, кто твой шпион. Говори сейчас же!
Тенсен сгреб в кучу осколки, разлетевшиеся от удара, а потом откинулся на спинку стула. Его зеленые глаза ярко блестели.
— Я заметил, как ты говорил с принцессой Ришей.
Министр замолчал, и Арин начал понимать, что значит это молчание.
— Да, — помедлив, произнес он. — Она была очень расстроена.
— Неудивительно, такая трагедия на востоке. Толпы беженцев с равнин стекаются в столицу. Сотни мирных жителей погибли в пути.
— Ты хочешь сказать…
— Тяжело, наверное, быть ножом, приставленным к горлу твоего собственного народа. Ведь для этого Ришу и похитили: стоит императору захотеть, и в семью восточной королевы придет горе. Странно, что принцессу еще не убили. С другой стороны, такую карту дважды не разыграешь. Должно быть, император ждет нужного момента. Даже представить не могу, как Риша это переносит.
Арин обдумал услышанное. Верный ли он делает вывод? Разумно ли верить старому шпиону, пусть даже собственному? В конце концов, обман — это работа Тенсена. А до войны он был актером. Но зачем ему врать, что Риша и есть Мотылек? Она действительно могла согласиться шпионить. Кому, как не ей, ненавидеть империю.
Старик смотрел на Арина с печальной доброй улыбкой. И тот внезапно понял, насколько ему не хватает чужой доброты. Чувство, которое держало его в тисках уже десять лет, Арин знал очень хорошо. Почему он никак не вырастет из этого ребячества? Сколько можно страдать от одиночества?
От потери крови у Арина начала кружиться голова. Мысли разбредались. Тенсен принес миску с чистой водой, чтобы вымыть очищенную от осколков руку.
— Риша такая красивая, — как бы между прочим заметил министр.
— Да, — согласился Арин, — верно. — Он настолько устал, что с трудом мог думать.
— Ну ладно, я пойду спать, — объявил Тенсен. — Если только ты не отправишь меня в Гэрран по штормовому морю. Тогда надо собирать вещи.
— Нет, иди спать.
Тенсен улыбнулся и ушел. Арин еще долго сидел на стуле, перебирая в голове все, что знал или думал, что знает, и даже то, о чем не догадывался. Мысли принимали странный облик: хлопали крыльями и разлетались. Арин почувствовал, как они уносят его в мир снов.
Ему снилось, как по лицу ползают мотыльки. Их цепкие ножки превратились в швы. Мотыльки отложили в раны на лбу и на щеке яйца, из которых вылупились личинки.
Ему снилась Кестрель. Ему снилась Риша. Ему снилось, что дочь генерала стала восточной принцессой, а солнце — луной. Арин не мог понять, почему ничего не видит: то ли его ослепил свет, то ли он остался в темноте.
