Тина легла в постель, взяла карандаш вместо ручки, которым смело исписала больше трех страниц изливая свои чувства. Под конец она добавила вот что:
Ты подарил мне нечто настолько бесценное, настолько совершенное, что оно, как путеводная звезда, будет светить мне на протяжении всей жизни.
И, несмотря на. то, что мы больше никогда не увидимся и что сердце мое навеки разбито, я стала по-человечески лучше благодаря твоей любви.
Я твердо уверена теперь в том, что любовь — настоящая любовь! — заставляет человека стараться быть чище и выше, и видеть такими других. Но не только видеть, но и воодушевлять их, как ты воодушевил. меня своим высоким чувством.
Ты — моя звезда, недосягаемая, но безумно близкая, сияющая мне с небес, за которой я буду следовать всегда, как следовали волхвы за звездой Вифлеема.
Я всегда буду с тобой в моих снах и мечтах, а моя любовь станет хранить тебя так же, как это было во время поединка с маркизом.
Что я могу сказать тебе еще? Увы, только то, что отныне и до гроба и душа, и сердце мое отданы тебе.
Тина.
Не читая, девушка положила письмо в конверт и поспешно надписала адрес, по которому оно непременно должно было попасть в руки адресата: графу Жану де Грамону в доме герцога Суассонского, Елисейские поля, Париж, Франция.
Позвонив в колокольчик. Тина вызвала горничную и попросила ее немедленно отнести письмо на почту. Немка-горничная посмотрела на принцессу с некоторым подозрением, что заставило последнюю даже прибегнуть ко лжи:
— Письмо крайней срочности и важности. За ваши услуги вам будет хорошо заплачено. Подайте мне мой ридикюль, пожалуйста.
При последних словах глаза немки вспыхнули жадностью, а когда Тина вынула из сумочки вместе с деньгами на приобретение почтовой марки и десятифранковую купюру, она совсем подобрела.
— Все будет исполнено незамедлительно, майн фройляйн, — пробормотала она своим низким голосом, — и ни одна душа на свете об этом не узнает.
— Спасибо.
После ухода горничной с письмом девушка наконец положила померк дня нее уже навсегда, оставив ей на долю лишь тьму и страдания.
Эту ночь она не спала и вовсе а где-то после полуночи не выдержала и пробралась в комнату к брату, чтобы сказать ему, что решилась сбежать снова.
— Моя жизнь потеряла смысл, Кендрик, — пыталась объяснить она, — я просто не живу без него, я все равно как мертвая!
— Со временем все станет легче, — философски заметил Кендрик. Он лежал, откинувшись на подушки, читая перед сном книгу, но теперь отложил ее в сторону, видя страдания сестры. Вдруг ему с ужасом показалось, что бедная Тина уже сейчас становится похожей на Мелани, несмотря на то, что между сестрами было очень немного сходства. Кендрик обнял девушку.
— Прости меня. Тина, — горячо зашептал он, — мне не следовало брать тебя в Париж! Это все моя вина!
— Что ты! — изумилась девушка. — Да ведь иначе я никогда не встретила бы его! По почему, за что суждено мне так мучиться?! Почему я должна выходить замуж за человека, которого ненавижу?! — На мгновение Тина умолкла, а потом произнесла решительно и медленно. — Итак, я отправляюсь обратно в Париж и нахожу там графа. В противном случае я умру.
Кендрик стал ласково гладить ее волосы.
— Но послушай, послушай меня, милая моя сестренка, твой поступок приведет только к еще худшим последствиям. Умрешь в результате не ты, а граф.
Тина вздрогнула.
— То есть как?!
— А так, что теперь отец быстро найдет способ тебя обнаружить, и граф будет просто-напросто заключен в тюрьму по какому-нибудь ложному подлому обвинению. А если они сочтут, что он слишком крупная фигура для этого, то будет устроен так называемый "несчастный случай» — вот и все.
— Я не верю! — вскричала бедная девушка. — Ты нарочно стараешься запугать меня, чтобы я не поехала в Париж!
Брат крепко стиснул ее руку.
— Ты знаешь, я желаю тебе только счастья. Вспомни-ка кузину Гертруду!
Тина на мгновение задумалась.
— Ты имеешь в виду ту, которая стала королевой Албании? Кендрик кивнул.
— Да. Подобно тебе, она восстала, когда ей заявили, что она должна выйти за грубого дикаря, короля албанского, и жить в этой варварской стране.
— И что же?.. — помертвевшими губами спросила Тина.
— К тому времени она глубоко полюбила одного дипломата при дворе своего отца. Он был француз, и они любили друг друга так, что забыли про весь окружающий их мир.
— Да-да, именно так и я люблю Жана…
— Словом, они решили тайно сбежать, и Гертруда должна была незаметно выйти из дворца, чтобы присоединиться к возлюбленному.
Оба они надеялись, что им удастся покинуть пределы страны еще до того, как поднимется тревога.
— Но почему же это… оказалось невозможным? — хрипло спросила Тина и прикусила губу.
— За день до их предполагаемого побега, когда они были еще совершенно уверены, что никто и понятия не имеет об их планах, дипломат решил покататься верхом, как привык делать каждый день. Но в этот раз он был сброшен лошадью и сломал себе шею. Насмерть.
Наступило глубокое молчание.
— Но, может быть, это был действительно несчастный случай?
— Он был искуснейшим и опытнейшим наездником, а для таких даже самое жестокое падение с коня никогда не заканчивается столь трагически.
Брат и сестра замолчали снова.
— И ты думаешь, что-нибудь подобное может произойти и с… графом?
— Я уверен в этом. Таким образом всегда удается избежать громкого скандала, и все остается в тайне дня всех, за исключением самого узкого круга людей. В твоем случае это будут родители. Тебя водворят обратно во дворец, а граф будет лежать в могиле.
Тина уронила лицо в сомкнутые руки и, не стесняясь, зарыдала. Кендрик снова обнял ее как можно крепче.
— Это наказание нам обоим за наше происхождение. Неужели ты думаешь, что, когда придет время, я буду волен сам выбирать себе жену по сердцу? Мне все равно придется жениться на какой-нибудь уже выбранной для меня унылой принцессе, и мне придется прожить с ней всю жизнь, как бы отвратительна она ни была.
— Но ты, по крайней мере, сможешь иногда… покидать ее, — прорыдала Тина.
— Надеюсь, — ответил Кендрик и тут же вспомнил слова отца о том, что тот и сам был бы не прочь съездить в Париж, но сделать этого никак не может.
Тина наконец немного успокоилась и вытерла слезы.
— Я постараюсь… быть… мужественной, — всхлипнула она. — Но что я буду делать, когда… когда и тебя со мной не будет?!
— А я?!
