Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
— У него нет привычки устраивать скандалы. Тем более по ночам.
— Я боюсь, — говорила она, прижимаясь к нему.
Она то привлекала его к себе, то отталкивала. Стонала и металась, то застывала в напряжении, прислушиваясь к тишине. У него уже болело все тело, ныли губы, дрожали руки. Сколько длилась эта изнуряющая игра? Измученный, раздосадованный, он сел на постели.
— Радуешься? Ты победила.
Он наклонился, чтобы найти носки, брошенные под кровать, и тут же почувствовал, как ее руки обвили его плечи, потянули за собой. Он опрокинулся на спину. Она нежно коснулась губами его век, провела коготками по щеке.
— Мой мужчина, — прошептала она, — я твоя, ты больше не сомневайся. Я люблю исключительно тебя, только тебя. — Ее губы заскользили по всему его телу. — Прости меня, только прости меня, прошу тебя, — шептала она, — это вся моя жизнь, самое святое и священное. Если когда-нибудь это покажется тебе чем-то нечистым, скажи. Я заставлю тебя думать иначе. Все у нас чисто, все прекрасно, все правильно.
В следующий миг, когда он все еще лежал на спине, он увидел над собой ее напряженное лицо.
— Ты не будешь презирать меня?
— Никогда.
Она страстно отдалась ему, она была как вихрь, как вулкан. Это была уже не кокетливая девочка, то была страстная женщина, не знающая границ. Он чувствовал себя с ней готовым на все. На все, кроме смерти. В ее объятиях война, холод, грязь, смерть казались нереальными, совершенно невозможными. Зачем калечить друг друга, зачем мучить, убивать, когда гораздо проще — любить. Он чувствовал себя вновь влюбленным в ее гибкое податливое тело, в ее жаркое лоно, в то забвение, которое она ему даровала. Только сейчас, перед новой разлукой, он увидел свою возлюбленную как она есть, увидел ту самоотдачу, искренность и ту требовательность, — настоящую Гала, которая позже так радовала и так терзала его.
* * *
Среди ночи он проснулся. Дождь кидал в окна мокрые пригоршни, ветер стонал, заглушая стоны и бормотание раненых. Эжен зажег свечу, открутил крышку фляжки, сделал несколько глотков. Вино согрело его, но и всколыхнуло аппетит. Он достал из тумбочки завернутый в газетную страницу кусок пирога — щедрый подарок молодой крестьянки, приехавшей в госпиталь проведать своего жениха. Рыжего рябого пехотинца, раненного в живот, уже не могли обрадовать ни сдобный пирог с капустой, ни сама невеста. Он кричал, бранился, выл от боли. Девушка была перепугана, и Эжен из сострадания больше к ней, чем к умирающему, вколол ему морфий, обрекая таким образом кого-то на операцию без наркоза. Увы, война — время дефицита на все: на медикаменты, на продовольствие, на сострадание, на любовь… Какое счастье, что он не испытывает дефицита любви.
Эжен вытер носовым платком руки и вынул из прикроватной тумбочки сложенный вчетверо лист.
«…И если ты любишь мое тело, не мучай, не разрушай его… Я плачу и чувствую себя такой усталой… Тело мое надо мучить, но более умно».
«…Это ведь не только ласки, это вся моя жизнь, самое лучшее, самое святое и священное, что есть во мне… у меня есть лишь моя любовь, я полностью в твоей власти, и нет ничего нечистого ни в мыслях моих, ни в представлениях, ни в реальности, ни в моей жизни, ни в моих чувствах. Если я делаю с тобой „странные вещи“, то потому, что уверена: раз я люблю тебя, все у нас чисто, все прекрасно, все правильно…».
От писем шел такой чувственный заряд, что он подчас пугался. Гала была с ним рядом, искренняя, переменчивая, готовая рассыпаться смехом, расплакаться. Как она настаивала на том, чтоб он отозвал свое прошение о переводе в боевую часть, просила, плакала, умоляла. Что он мог ей ответить? Маховик военной бюрократии уже в действии, его прошение пошло по инстанциям. Порыв, несколько строчек пером по белой бумаге — и он пленник своего слова.
«Я совсем не знаю покоя, слишком много плачу, все время дрожу, я теряю силы. На коленях умоляю тебя: не предпринимай ничего… Я все для тебя делаю и всегда буду делать… Если бы ты знал, как я благоразумна, думаю лишь о тебе, занимаюсь „учением“ и пр. только для тебя. Помоги мне…».
Чем он может ей помочь? Он не в силах вычеркнуть себя из списка безумцев, идущих но дороге слез и крови, он не волен вернуться к ней, к своей невесте, своему празднику, к своей Гала, хрупкой, нежной, чувственной, созданной для неги и роскоши, красивых платьев и снежно-белых простыней.
Эжен почувствовал, как до боли напряглись его нервы. Он взял чистый лист бумаги — быть с ней хотя бы мысленно, не обрывать связи; питать, поддерживать их вновь вспыхнувшую страсть. И вдруг к нему пришла жгучая как кипяток мысль: Гала совершенно одинока в Париже; не в ее характере ждать — она вся противоположность терпению — действовать, избегать боли и тягот, закрываться от убогого и уродливого, стремиться к наслаждению. А что, если…
Несколько секунд он сидел в задумчивости, покусывая верхними зубами нижнюю губу. Отчего-то ему было неспокойно, Эжен обнаружил, что он ревнует. Мороз пробежал по коже, когда он подумал, как она стонет от удовольствия в объятиях другого. Он сам виноват, что показал ей возможность уединения в отеле. Эжен прокручивал до конца истории, о которых она с легкостью ему рассказывала. Достаточно было вспомнить ее слова «и если я не отталкивала его, то после он знал, что я его презираю», чтобы, вооружившись увеличительным стеклом ревности, представить, как она смущенно позволяет играть со своим телом, как, увлекаясь, взвизгивает, стонет, кричит в объятиях любовника. А тот мужчина, который оказался в плену магии ее влекущей женственности, даже не помышляет, что она потом будет вспоминать о нем с брезгливостью, в лучшем случае как о своей слабости, которую он, Эжен, должен будет ей извинить — ведь она была так одинока, так слаба, так ничтожна. Если в прошлом Эжен выслушивал признания продажных женщин, и ему казались они пустыми или, может, забавными, то сейчас он сжимал кулаки и скрипел зубами от одной только мысли о том, что Гала тешит свое тело в объятиях другого мужчины. Как она посмела вторгнуться в сто личное пространство, в его мысли, чувства! Поймала его на отчаянном слове, когда он был столь испуган перед страхом войны и совершил необдуманный шаг — позвал ее. Как она могла напасть на него, ослабленного отчаяньем униженного, запутавшегося в сетях патриотического долга и внутреннего противления насилию. Он ненавидел войну и должен был участвовать в этом совершенно бессмысленном, человеконенавистническом деле. Ее смелость до безрассудства пугала его. Но еще больше его настораживала ее готовность наладить дружбу с его матерью, смиряться с сетованиями его отца, остановиться у них в доме, тем самым не оставляя ему никаких путей к отступлению. Теперь он должен будет жениться на ней. Но готов ли он к столь решительному шагу? Гала — прекрасная любовница, но супружество — не только эротические чувства. Любовь безгранична, она не терпит никакого насилия над собой, и в этом Гала была с ним полностью тождественна. Не потому ли она столь просто и открыто говорила о своих увлечениях? Но согласен ли он быть одним из многих? На это он не может согласиться. Он единственный, неповторимый, особенный. Он не станет мириться со своим унизительным положением.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
