Но Г. М. Маленков не любил бывать в этом кабинете совета — у него имелся другой кабинет, в Кремле, и принимать посетителей там было престижнее. А в кабинете Совета по радиолокации он появлялся редко: по словам работников института первого набора, он приезжал туда только один раз, как утверждали одни (не приезжал ни разу, как утверждали другие).
Конечно, моя беседа с А. И. Бергом происходила в 1978 году, когда песенка Г. М. Маленкова была уже спета, а у А. И. Берга нельзя было отнять умения ставить «парус по ветру» — без этого пребывание на должностях заместителя наркома электропромышленности, а потом — и заместителя министра обороны по радиолокации было бы просто невозможным. Ветераны НИИ-108 помнят и иные высказывания А. И. Берга.
М. X. Заславский[127], ныне уже покойный: «Я принес Акселю Ивановичу на подпись наше обращение в Московский энергетический институт. Касалось оно возвращения в „сто восьмой“ дипломного проекта М. П. Морозниковой[128].
Тогда был такой порядок: все дипломные проекты защищались в МЭИ, государственная экзаменационная комиссия заседала только там, выездных заседаний не было, а потом проекты, которые требовались для работы учреждения, возвращались по запросу этого учреждения. Вот я и пишу: „Ректору МЭИ Голубцовой В. А. Прошу дать указание возвратить в наш адрес…“ Аксель Иванович просмотрел текст и говорит: „Голубцовой! Да вы знаете, кто такая Голубцова? Это жена Георгия Максимилиановича!“ Зачеркнул мой текст и продиктовал: „Многоуважаемая Валерия Алексеевна! Прошу не отказать в высылке дипломного проекта Морозниковой М. П.“»[129].
Б. Д. Сергиевский, заслуженный ветеран труда ЦНИРТИ, из первого набора (1943 года) его сотрудников, почетный радист, действительный член Географического общества России, доктор технических наук, профессор: «В начале 50-х тучи надо мной сгустились: ВРИО директора „сто восьмого“ тогда был Лавров, и они с начальником политотдела внимательно просматривали списки опаздывающих на работу, а я иногда опаздывал, буквально на минуту-другую, но в эти списки попадал. Вот они и хотели устроить мне „хорошую жизнь“. Аксель Иванович был тогда заместителем министра обороны, находился в кабинете на Фрунзенской, но дела в институте все время были под его присмотром. Вот он и вызвал к себе нас троих — Лаврова, начальника политотдела и меня. Рассмотрев имевшиеся против меня обвинения, посоветовал: хода этому делу не давать, дело уничтожить в силу незначительности провинности и оставить без последствий. А потом оставил меня и по-отечески предупредил: „А вас, Борис Дмитриевич, я попрошу больше таких случаев не допускать. Вот, например, Георгий Максимилианович — человек государственный, с массой нагрузок и поручений. Хочется освободить хотя бы минуту времени. А назначает заседание — и никогда на него не опаздывает. Начинает всегда в точно назначенное время. ‘Точность — вежливость королей’. И к опаздывающим, если таковые бывают, относится жестко“. Так что Аксель Иванович видел у Маленкова и его положительные черты».
Да и дневниковые записи Берга отражают его неоднозначное отношение к Маленкову, неоднозначное на разных этапах деятельности последнего: «Вчера — 16 марта 1944 г. — был у председателя Совета. Обсуждали проект постановления по одному из НИИ. Я последнее время очень много работал и страшно измучился нравственно. Так трудно чего-нибудь добиться! Вчерашнее совещание вселило в меня бодрость и веру в удачное продвижение порученной мне работы».
…Маленковы были выходцами из Македонии — «(там эта фамилия и до сих пор часто встречается) — наши предки некогда осели в Оренбуржье и верной службой обрели дворянство, — пишет А. Г. Маленков, сын Георгия Максимилиановича. — Дед моего отца был полковником, брат деда — контр-адмиралом»[130]. (Адмиралом в степном далеком от морей Оренбурге! — Ю. Е.)
«А уже мой дед Максимилиан (в этом имени все еще сказывалась балканская кровь) оказался штатским — служил по „железнодорожному департаменту“»[131].
«Отец вспоминал, что он и его брат учились превосходно»[132]. Сам Георгий Максимилианович обучение в гимназии закончил с золотой медалью, и «латынь», изучение которой он продолжил в зрелом возрасте, еще с гимназического времени имела под собой крепкие корни. Ею он занимался самостоятельно для общего развития — никаких особых преимуществ знание латинского языка ему в период работы в Совете по радиолокации при ГКО, конечно, не давало.
…Г. М. Маленков был однолюбом. В отличие от многих членов «ареопага» — Л. П. Берии, М. И. Калинина, С. М. Буденного — он оставался верен своей жене, В. А. Голубцовой, до самой ее смерти и тяжело перенес ее кончину.
Он любил своих детей, занимался их воспитанием, и все его дети, как один, стали полезными членами нашего общества. Заботу о них он проявлял на самых разных этапах своей жизни, в том числе и в тот период, когда ему предстояло отбыть на восток в Сибирь.
Андрей Георгиевич рассказывает об этих днях так: «Вдруг выяснилось, что у меня с братом Егором нет никакой прописки в паспорте, а, стало быть, при той „опеке“, которой с самого начала окружил нашу семью Никита Сергеевич, меня и брата, „по закону“, могут выселить из Москвы за нарушение паспортного режима.
Вот тогда-то отец и вынужден был обратиться с единственной просьбой к „победителям“. Помню, он позвонил при мне Брежневу и сказал: „Леонид, я никуда не поеду, пока не дадут прописку моим сыновьям“. И нас прописали в квартиру сестры.
И едва ли не в тот же день, когда в наших паспортах появились необходимые штампы, отцу позвонил ректор МГУ беспартийный академик Иван Георгиевич Петровский и сказал: „Я знаю, что ваши сыновья учатся в университете. Если им нужно общежитие, я его немедленно предоставлю“.
Это было по-настоящему трогательно и мужественно»[133].
…Георгий Максимилианович обладал даром замечательного рассказчика. Он сочинял целые циклы интересных повествований. Вот что по этому поводу писал А. Г. Маленков: «…когда отец отдыхал, мы (то есть автор воспоминаний и его брат Егор. — Ю. Е.) шумно вбежали в спальню и залезли к нему на кровать. Отец обнял, расцеловал нас и стал рассказывать сказку о похождениях маленького, но храброго и ловкого зверька — тушканчика. Сказка была так увлекательна, что мы с братом уже с нетерпением ждали ее продолжения, и в те редкие вечера, когда отец бывал дома, он хотя бы 10–15 минут отводил, как бы сегодня сказали, сериалу о тушканчике. Отец был замечательным рассказчиком. К тому же, как я сейчас понимаю, придумывая все новые и новые приключения, он уходил в годы своей юности, видел перед собой казахстанские степи, табуны лошадей и любопытного зверька, застывшего на задних лапах у своей норы»[134].
