Охранников на самом деле около тридцати, рассредоточены они на расстоянии около пятнадцати метров, причем двое засели за рычагами управления какого-то аппарата довольно устрашающего вида. Что это за аппарат – разглядеть я уже не успеваю, поскольку время вновь начинает свой бег теперь уже с привычной для меня скоростью.
Огонь открывается сразу, без предупреждения, причем целятся преимущественно в Махаму. Не знаю уж какими доводами они руководствуются, но именно эта их одержимость дает мне возможность безнаказанно выскользнуть из лифта и сместиться с линии огня чуть влево, под прикрытие одной из колонн то ли поддерживающих потолок здания, то ли установленных с чисто декоративной целью. Торопливо делаю несколько выстрелов и, как водится, мажу. Нет, так дело не пойдет. Успокоиться надо. Успокоиться. От притока адреналина дрожат руки, отчего дуло пистолета «рыскает» непозволительно сильно. Мимоходом успеваю подумать, что оружие мне досталось не абы какое, а очень даже приличное, скорострельность у него – дай Бог каждому. Как пулемет строчит, если палец с рукоятки вовремя не убрать. Даже не знаю теперь – хорошо это или плохо, ибо расход зарядов идет бешенный. Так, что там говорила Антонина Семеновна насчет батареи? Правильно, рассчитана на четыреста двадцать выстрелов. А потому мазать нельзя. Нельзя мазать – и точка. Высовываюсь из-за колонны и, невзирая на все свои правильные рассуждения, высаживаю длинную очередь в сторону охранников, которые даже присесть не подумали – так и стояли себе в полный рост, надеясь на преимущество в живой силе и плотность собственного огня. Зря они так, между прочим. Не понимают, что крыса, загнанная в угол, способна весьма, весьма на многое, особенно если учесть, что у нее есть стимул жить.
Ай да я, ай да молодец! Шестерых срезал как минимум. А ведь это только начало, дорогие мои товарищи! Первая победа окрыляет, придает дополнительных сил и, соответственно, уверенности. Руки мои уже не дрожат, палец давит на рукоять, в недрах которой расположен невидимый датчик, вполне уверенно. Так, словно пистолет этот не недавний «найденыш», а старый боевой товарищ, переживший со мной немало жизненных неурядиц. Падают четверо. Затем, с небольшим интервалом, еще один. Итак: одиннадцать ноль в пользу гостей.
Очень удачно, кстати, что вестибюль, в который привез нас лифт, весьма просторен и пуст, у самого входа разве что что-то вроде конторки, огороженной невысокой оградкой из серого синтетического материала. Спрятаться, по большому счету, негде. Колонны, за одной из которых я прячусь – не в счет, выстроились в ряд они, параллельно стене с лифтами, словно почетный караул. Колоннам плевать, что хозяева их гибнут один за другим на абсолютно открытом месте.
В горячке боя я почему-то совершенно забыл о своей спасительнице. А зря: выглянув в очередной раз, я понял, почему до сих пор оставался жив. Как Махама умудрилась преодолеть разделяющее ее с врагами пространство под градом выстрелов – непонятно. Да что там непонятно – непостижимо! Сейчас она носилась между ними, словно мохнатая коричневая молния, раздавая удары налево и направо гигантским окровавленным тесаком. По-моему, она даже получала удовольствие от процесса, поскольку на физиономии ее то и дело появлялась блуждающая улыбка.
С каждым мгновением количество охранников таяло. Я же, уяснив, что от помощи моей будет теперь больше вреда чем пользы, ибо ненароком попасть по Махаме на раз плюнуть, сосредоточил теперь весь свой огонь на парочке в той самой громоздкой хреновине, напоминающей смесь зенитной установки с этаким мини-трактором. Сравнение это, естественно, весьма условное, ибо у «трактора» никаких колес не было. Кабины тоже. Точнее была – но абсолютно прозрачная, как будто стеклянная. Непрозрачным оставалось лишь невысокое основание, на которое крепилась кабина с устрашающего вида многоствольной пушкой. Причем конструкция вся эта как бы парила в воздухе на расстоянии примерно тридцати сантиметров от пола, начисто опровергая мои представления о незыблемости закона всемирного тяготения Ньютона.
Сосредоточить-то я свой огонь сосредоточил, но вот толку от него не было никакого. Количество зарядов в моем оружии таяло, а вид кабины ничуть не видоизменился. Видоизменились только рожи сидевших в ней охранников, теперь прямо-таки пышущие нездоровым злорадством. Мне вот сейчас кажется или срочно надо делать ноги куда подальше, пока эта штука не начала выплевывать в мою сторону металлическую начинку из спаренных жерл орудий?
Ага, кажется, держи карман шире! Я едва успел упасть на пол, когда шибануло так, что барабанные перепонки в ушах чуть не лопнули от страшного грохота, а колонна, за которой я только что имел удовольствие прятаться, превратилась в каменную труху вперемешку с крупными булыжниками. Один из них попал мне по затылку, заставив сознание плыть. Ноги же сделались какими-то непослушными, ватными. «Откатиться в сторону пока эта дрянь не выпустила новую порцию!» – пришла в голову весьма своевременная мысль, и я тотчас же занялся ее воплощением в реальность.
Да, видимо не мой, все-таки, день сегодня. А как здорово-то все начиналось! Громовые звуки выстрелов следовали один за другим, причем те двое уродов, похоже, намеренно промахивались, стараясь продлить себе веселье. Не беспокоили их ни предсмертные крики товарищей, с которыми расправлялась Махама, ни что-либо еще, кроме моей ползающей в пыли фигуры, время от времени делающей неловкие кульбиты. Когда очередная взрывная волна отбросила мое тело в сторону, здорово припечатав при этом спиной к каменному крошеву, и пришло ясное осознание того, что новый выстрел будет последним, я ощутил вдруг, как чьи-то сильные руки сначала обхватывают меня за талию, а потом поднимают в воздух. Мгновение невесомости – и вот туловище мое уже перекинуто животом вниз через могучее плечо самки прака, а затем… затем начинается нечто такое, что и словами-то человеческими описать трудно. Хаотичные прыжки, звуки выстрелов, пол, то уходящий куда-то вниз, то приближающийся вновь. Голова моя болтается на шее так, словно я китайский болванчик на лобовом стекле, уходящей от погони «тойоты». Звон разбитого стекла, поток свежего воздуха – и вот мы уже на улице. Махама не останавливается – несется вскачь, словно боевая лошадь. Впрочем, я ее понимаю, ведь та хреновина наверняка выберется из здания вслед за нами. Ощущаю, как мы делаем несколько поворотов, ломимся сквозь какие-то кусты. Где-то вдали уже слышится вой сирен. Быстрее надо двигаться, быстрее! Скорость Махамы явно недостаточна для того, чтобы уйти из ловушки, в которую превращается этот район города. Понаставляют патрулей на каждом углу, перекроют сектор, а потом будут планомерно прочесывать его до тех пор, пока не отыщут беглецов, доставивших им столько неприятностей.
– Махама, так дело не пойдет, стой!
– Почему? – Самка прака дышит с присвистом, похоже, ей уже очень нелегко дается этот кросс.
– Нам нужен какой-то транспорт. Попутку что ли какую поймать? Я не знаю!!!
– Хорошо, – к моему удивлению она и правда останавливается. Осторожно, даже как-то бережно снимает с плеча свою ношу, и я могу ощутить, наконец, твердую землю у себя под ногами. Спешно осматриваюсь, стараясь запечатлеть в деталях и проанализировать то, что видят мои глаза. Так, мы находимся в небольшом парке. Почему небольшом? Да потому, что отовсюду доносятся звуки города. Почему в парке и так понятно: стоим мы как-никак на узкой аллее, по обеим ее сторонам лавочки натыканы. За лавочками – ряд деревьев вперемешку с кустами, газонами, цветниками и прочей дрянью. А на лавочках, между прочим, мамашки с колясками сидят с круглыми от удивления глазами и белыми лицами. Плевать нам на мамашек! И на коляски их тоже плевать – не подходит нам этот транспорт ни по скоростным характеристикам, ни по габаритам. Шоссе надо искать – вот наш единственный шанс выбраться из города, других вариантов просто нет!
