Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
После совершения обычных жертвоприношений в Храме Юпитера Пертинакс в сопровождении охраны удалился в императорский дворец. Священная дорога на Форуме была в этот час совершенно безлюдной. Поднимаясь по высоким ступенькам на Палатинский холм, он чувствовал, как усталость от бессонной ночи и волнений сковывала мышцы его ног. Эклект предложил императору передохнуть. Пертинакс поднял голову вверх, любуясь яркими звездами на черном небе. Старческие слезы потекли по его щекам: «Нет, Эклект, надо спешить! У нас ещё есть дела, которые мы должны решить до рассвета».
Палатинский дворец, с тех пор, как его покинул Коммод со своей шумной свитой, казалось, звенел от пустоты и тишины. Пертинакс, вступив во Дворец Флавиев, был ошарашен беспорядком, царившем в Триклинии, бывшем гордостью архитектора Рабирия. На лице нового императора слуги читали раздражение и упрек. Пертинакс нагнулся и, подняв с мраморного пола небольшой серебряный кубок, повертел его в руке. Прекрасная работа неизвестного мастера по серебру изображала юношей, занимавшихся друг с другом любовью в самых изощренных позах. Кубок был липким от вина, и он, поставив сосуд на бронзовый треножник, брезгливо обтер руку о свою тогу, предварительно поплевав на ладонь. Задумался, но услышав голос трибуна, вздрогнул.
– Что? – спросил император. – Какой пароль?
– Пароль на первый день службы охраны дворца, – отчеканил трибун.
– Будем воинами! – тихо себе в бороду произнес Пертинакс.
– Не понял, принцепс, – испуганно переспросил его трибун.
– Пароль на сегодня: «Будем воинами!», – произнес уже громко император.
Этот пароль Пертинакс придумал сам очень давно, и когда командовал легионами, любил давать его своим центурионам. Охрана Эклекта переглянулась. В устах императора пароль прозвучал как упрек и выражал порицание за бездеятельность их предшественников. Пертинакс отошел от трибуна и подозвал к себе Ливия Лавренца.
– Слушаю, император, – почтительно наклонил голову прокуратор наследственного имущества Коммода.
– Сейчас же организуй и проследи лично, чтобы тело Коммода выдали Фабию Хилону.
– Это кто, – удивленно поднял брови прокуратор.
– Его, кажется, наметили в консулы. Я уже говорил с ним, он ждет. Фабий займется погребением усопшего Коммода сегодня же ночью, в усыпальнице Адриана.
– Ночью? Но Сенат по этому поводу… – задрожал прокуратор, приложив ладонь ко рту.
– Делай, как я велю, – Пертинакс оборвал прокуратора, – помню тебе, всаднику, назначили жалованье в 200 тысяч сестерциев в год. Так, кажется? – прокуратор кивнул и, заморгав от страха, промычал: «Угу». – Если так, тогда чти память его. Я не допущу кощунства над его телом.
– Будет исполнено, как велит император, – уже уверенным голосом произнес Ливий Лавренц и скрылся за спинами личной охраны Пертинакса.
– Эклект, – настала очередь спальника, – ты, вот что… Сегодня взысканий по службе не будет! Дисциплина в отряде должна быть восстановлена, – Пертинакс обвел взглядом пиршественный зал и покачал головой. – Сколько нужно времени, чтобы навести здесь надлежащий порядок?
– Я сейчас же подниму все службы и выясню.
– Выясняй, только побыстрее. Завтра, точнее, уже сегодня к вечеру дворец должен блестеть, ко мне придут гости, – Пертинакс замолчал и ещё раз обвел зал своим цепким взглядом.
– Какие ещё будут приказания, – обратился Эклект к императору.
– Всем, кто свободен от караула, прикажи отдыхать. Я буду спать здесь у огня, на полу. Как только рассветет, все должны быть в сборе. Меня разбудишь первым, если я, конечно, усну, – сказал Пертинакс с сомнением в голосе.
С рассветом Пертинакс отправился в Курию на очередное заседание Сената. Он ещё не успел облачиться в императорский пурпур и, шествуя по людному Форуму в окружении охраны, был одет в ту же белоснежную тогу сенатора. Перед выходом из дворца император обратился к Эклекту с просьбой избавить его хотя бы на этот первый день от факелов и других пышных символов своей власти. Народ шумно приветствовал появление Пертинакса на Форуме, на этот раз без страха быть избитым дубинками преторианцев: молва о распоряжении нового императора своей гвардии прекратить своеволие в отношении простого народа и не носить на улицах Рима дубинок, быстро распространилась по городу.
Хотя безупречный образ императора Пертинакса и довлел ещё над зыбким авторитетом Сената, но, пусть поначалу и нерешительно, сенаторы с самого начала заседания стали высказываться по поводу поспешного захоронения Коммода. Даже скромный Цингий Север, понтифик, чье мнение традиционно считалось мнением всей коллегии понтификов, изрек: «Незаконно похоронили его. Я предлагаю уничтожить всё то, что принудил нас поставить в свою честь человек, живший только на погибель гражданам и на позор себе. Статуи, стоящие повсюду, следует убрать, имя его соскоблить со всех памятников, как частных, так и государственных, а календарные месяцы пусть носят те названия, какие они имели раньше…» Нашлись сенаторы, которые требовали, чтобы труп врага отечества, этого злодея и горе-гладиатора был растерзан в сполиарии Колизея, там, где добивали тяжелораненых гладиаторов и раздевали убитых. Пертинакс не разделял их мнения, поэтому сидел тихо и старался не принимать участия в этом жестком разговоре.
Он хорошо знал и помнил Коммода ещё совсем юным мальчиком. Помнил то время, когда почти пятнадцать лет назад народ Рима и сенат с ликованием встречали будущего императора, сына великого Марка Аврелия, вернувшегося вместе с отцом из Египта. Пертинакс всё время пребывания Марка в восточных провинциях был рядом с Коммодом. Юноша был великолепно сложен, взор имел ласковый, волосы от природы у него были белокурыми и вьющимися. «Ну, чем не ангел», – думал Пертинакс, глядя на него. Неспроста ему, Пертинаксу – в то время уже наместнику Сирии, рассказывали, что все женщины Рима, не исключая величавых матрон, мечтали оказаться во дворце на званых пирушках красавца Коммода, а ещё лучше, в спальных покоях этого совсем юного императора. Мальчик, как и было положено в 14 лет, надел мужскую тогу. Произошло это в день июльских нон, то есть в день, когда Кассий поднял восстание против Марка. Пертинакс рассуждал: «Разве не Сенат виноват был в том, что мальчик в 15 лет вследствие изъятия Закона о возрасте, а, значит, практически незаконно, получил первое консульство? Затем, за четыре дня до декабрьских календ, в консульство Поллиона и Апра (27 ноября 176 г. от Р.Х. – прим. авт.) был вместе с отцом провозглашен императором и вместе с ним отпраздновал триумф! Ведь сенаторы вынесли это постановление не под нажимом Марка Аврелия, а вопреки ему, а тогда их жизни никто не угрожал»! От гнева кровь закипала в жилах Пертинакса. «Даже когда Марк Аврелий ещё был жив и воевал в Норике, Коммод, будучи в Риме, по наущению старших товарищей-сенаторов занимался у себя во дворце не только игрой в кости… Он собирал по всему Риму самых красивых проституток, не брезгуя и пышнотелыми матронами не первой свежести, и превратил Палатин в самый обыкновенный лупанар! А ведь тогда ещё можно было всё изменить и сделать так, чтобы Коммод не стал подобием Калигулы. Но, когда у Коммода, панически боявшегося подхватить венерическую заразу и мывшегося по семь раз в день, появилась большая опухоль в паху, выпиравшая сквозь шелковые императорские одежды и ставшая заметной всему народу, что-то делать по мнению Галена было уже поздно. Оставалось только верить в скорую его кончину. И вот теперь труп молодого тридцатилетнего мужчины эти сенаторы хотят крюками тащить по всему Риму, а то и бросить в Тибр, как собаку! Они, сидя в Курии, уверовав в свою полную безнаказанность, забыли, что Коммод – член великой династии! Нерва, которого Сенат избрал императором после убийства Домициана, стал первым в ряду Властелинов Мира, которых римский народ назвал хорошими. Дальше шли Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий – все гордость Рима. Народ Рима должен знать свою историю и хранить её в письменах своего Табулярия, чтобы учиться на ошибках других». Пертинакс не в силах был остановить лихорадочный поток своих размышлений: «Впрочем, а кто в Сенате сейчас знает свою историю? Ведь в Курии больше не заседают представители древней римской аристократии – большинство из них погибло по спискам проскрипций Суллы и в гражданских войнах во времена Августа, а тех, кто уцелел, последовательно истребили Калигула, Нерон и Домициан. А сейчас половина мест в Сенате была куплена у Коммода богатым торговым людом за деньги! Вместо того чтобы болтать о Коммоде, лучше следили бы за ходом работ по строительству колонны Марку Аврелию, а то уже 12 лет прошло, как Сенат постановил увековечить память императора, а строительство никак не завершат».
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 159
