Карла помолчала, посмотрела на часы:
— Половина десятого… То есть, ты просто стесняешься? Ты ничего плохого про меня не думал?
— Нет.
— Хорошо, — облегченно вздохнула Карла. — Тебе необязательно ничего говорить. Просто… если ты согласен, то приходи ко мне в пятницу вечером, хорошо? Мамы не будет до утра. Можешь не тащить никаких цветов, Митфорд, мне не нужна романтика и дело совсем не в любви… Ты моя последняя надежда и лучший друг, обращаться мне больше не к кому. Так что приходи.
Томми уже обувался в прихожей, когда она выкрикнула из кухни:
— И принеси нормальное интервью про наш город!
Провожать его она не вышла.
На улице уже было прохладно. Уставший город тихонько оборачивался сонной пеленой. Ветер утих, лишь изредка ворочаясь в верхушках деревьев. Томми поздоровался с мистером Пибоди, бредущим в бар, и решил, что не хочет думать о предложении Карлы и не хочет возвращаться домой.
Он свернул на набережную и побрел вдоль реки, пряча руки в карманы ветровки. Сквозь раздумчивое спокойствие прорывались складно ложащиеся строки, и Томми с интересом к ним прислушивался. Строк становилось все больше, они собирались в стройный, гладкий текст, который никому и никогда не будет нужен.
Кому рассказать то, что приходит в голову вечерами?
Томми остановился и царапнул старенький мобильник, выданный ему взамен утерянного. (Это твой последний телефон, Томми. Другого не будет).
Алекс?
Его можно вытащить до полуночи, но это уже не тот Алекс, с которым хочется чем-нибудь поделиться.
Он сказал — прости, Томми, я трус. Ты же знаешь, как я всего боюсь, не меньше, чем ты. Это мой способ выживания. Ты можешь послать меня на хуй, а можешь остаться моим другом. Решай сам. Я не могу измениться. Прости.
Томми тогда пожал плечами. Он понимал, потому что сам столько раз мечтал оказаться среди сильных, уверенных, непобедимых «медведей» и сам готов был заплатить за это немалую цену.
После разговора с Алексом и ссоры с Китом Томми долго не мог заснуть и не спал толком трое суток, у него было время все обдумать, но никакого решения так и не пришло.
Дружбу не так-то просто опрокинуть одним ударом, а если дружишь с самого раннего детства — тем более. И Томми не стал посылать Алекса туда, куда тот напрашивался, но и вернуть его обратно в круг самых близких людей не смог.
Стоя на набережной и сжимая в руке мобильник, он вдруг понял, какая пустота образовалась от предательства Митчелла, и почти пророчески ощутил приближение новой беды, смутно понимая: дружба всей их неразлучной троицы закончилась не месяц назад, не в тот день, когда Алекс прибился к футбольной команде, а сегодня, вместе с предложением Карлы.
И все-таки он набрал номер Алекса, чувствуя себя матросом тонущего «Титаника», вычерпывающего воду кружкой.
— Привет! — весело сказал Алекс после трех длинных гудков. — Ты по делу? Извини, занят, пишу две статьи по поводу субботней игры. Одну — на тот случай, если наши выиграют, другие — на тот случай, если проиграют… Обе очень торжественные, проигравших тоже нужно уметь поддержать. Так что у тебя за дело?
— Мой текст опять не подошел, — сказал Томми.
— Какой текст? Что ты писал?
— Про город.
— А-а-а… ну напиши что-нибудь еще. Букв в алфавите достаточно, они никогда не закончатся.
— Хорошо, — сказал Томми и оборвал звонок.
Он вышел на мост, постоял немного, дыша влажным запахом смирной реки. На небе появились первые бледные звезды, рассыпанные вокруг стремительно синеющего облака.
Время давно перевалило за десять. Нужно было выключить телефон, пока не начались истеричные звонки от миссис Митфорд.
Прежде, чем нажать на кнопку выключения, Томми набрал еще один номер. На этот раз ждать пришлось намного дольше. Томми считал гудки и носком кроссовка сбивал с перил осыпающуюся краску. Пять. Семь.
Гудки оборвались, и Томми быстро сказал:
— Ты заболел? В школе тебя нет, я решил узнать.
— Завтра буду, — вполголоса ответил Кит. — Неудачно прогулялся по лестнице. Уже прошло.
— Отлично, — сказал Томми и не придумал больше ни одной фразы.
Пришлось мучительно молчать.
Кит тоже молчал, выжидая, а потом сказал:
— Я тут уже ложился…
— Отлично, — дрогнувшим голосом отозвался Томми.
Пустота вокруг него стала ощутимой — протяни руку и сможешь ощутить ее пронзительный космический холод.
Он снова сбросил звонок, последний раз пнул перила и подумал: ненавижу вас всех. Теплые жопы, разложенные по своим домам. Одному подавай престиж и — простите, Митфорд, ваше место в помойке; другой дефлоратор понадобился; третьему — мишень под карабин… А кому нужен Томми?
Сам Томми кому-нибудь нужен?
Мне шестнадцать, подумал Томми. Это сложный возраст. Гормоны и максимализм. Весна еще совсем некстати… На самом деле все в порядке. Через десять лет я даже не вспомню о том, что стоял на мосту и собирался расплакаться. Это проблемки, как говорит Карла. Проблемки, ничего общего не имеющие с бедой.
И телефон зазвонил снова.
Томми поморщился. Теперь еще оправдываться и придумывать: где, когда и почему задержался. Захотел погулять у реки — не ответ. Зачем ты хотел гулять у реки? Один? А ты был в нормальном состоянии? А что ты там делал?
— А ты где вообще? — спросил Кит.
— Извини, решил погулять у реки, скоро буду, — выпалил Томми заранее подготовленную фразу.
Кит рассмеялся.
— На мосту?
— Да.
— Десять минут постоишь?
— Легко, — моментально согласился Томми, тут же забыв про миссис Митфорд.
— Жди тогда.
Он пришел через пятнадцать минут. Томми успел выбить ямку в рассыпающейся кладке и утихомирить сильно бьющееся сердце. Оно снова колыхнулось, когда он увидел, что на Ките спортивная куртка, такая же, как у Морана и Макгейла. Короткий прилив отвращения, словно Томми был жертвой изнасилования, которой бесцеремонно положили руку на колено.
— Пойдем вниз, — предложил Кит и первым начал спускаться с моста. Томми побрел следом, отметив, что Хогарт двигается очень осторожно, словно боясь согнуть ноги.
Через ивовые заросли, по мягкому мшистому склону они вышли на берег, где Карла пыталась сделать свои снимки.
Томми потрогал бревно, на котором сидел в тот день, — бревно высохло под дневным солнцем.
— На нем теперь вполне можно сидеть, — сказал он.
Кит кивнул и сел, а Томми устроился рядом, принюхиваясь к почти неслышимому запаху одеколона от проклятой спортивной куртки.
