Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
Тодд Ашкер, которого на двадцать два года заперли в крохотной камере без окон, описывал свою ситуацию как «постоянный молчаливый крик». Джон Катанзарит провел тринадцать лет в изоляции в калифорнийской тюрьме и говорил, что был даже рад, когда понял, что сходит с ума, потому что безумие могло облегчить ужас реальной ситуации. Человек-Птица из тюрьмы Алькатрас, Роберт Строуд, провел в заключении пятьдесят лет, выращивая птенцов у себя в камере. Он опубликовал две книги, посвященные болезням канареек.
После десяти дней одиночного заключения многие узники обнаруживают явные признаки умственных расстройств, примерно у трети развиваются острые психозы. Таких заключенных в США примерно семьдесят тысяч. ООН заключила, что содержать кого-либо в изоляции более двенадцати дней – жестоко и бесчеловечно.
«Одиночество – это ужасно, – сказал Джон Маккейн, проведший пять лет во вьетнамском плену, два из которых – в одиночном заключении, задолго до того, как стал сенатором США. – Это разрушает душу. Отчаяние приходит немедленно, и оно практически невыносимо». Большой процент мужчин и двадцать пять процентов женщин, опрошенных университетом Виргинии в рамках исследования, указали, что с большей охотой готовы подвергнуться легким ударам электрического тока, чем провести пятнадцать минут в тишине наедине со своими мыслями. «Ум не любит оставаться один на один с собой», – заключил автор исследования. Терри Андерсон, похищенный в Ливане в 1985 году и содержавшийся семь лет по большей части в одиночестве, говорил: «Я предпочел бы самого ужасного сокамерника полному отсутствию такового».
Многие биологи, исследующие процесс эволюции, верят, что ранние человеческие особи, несмотря на то что были слабее и медлительнее других животных, выжили как раз благодаря способности к взаимодействию. Человеческим умам свойственно объединяться – магнитный резонанс, возникающий в нашем мозгу в тот момент, когда мы чувствуем себя изолированными от группы, идентичен тому, который возникает при физической боли.
Гарри Харлоу, профессор психологии университета Висконсина, провел серию знаменитых экспериментов в 1950-х годах. Эти опыты показали, что молодые макаки, изолированные от стаи на месяц, получали поведенческие отклонения на всю жизнь. Сканирование мозга военных пленников из бывшей Югославии показало, что, без продолжительного контакта с другими людьми, мозг получает физические повреждения, как при ударе. У Джона Маккейна были сломаны обе руки, нога, он страдал от хронической дизентерии, но боль одиночества, по его признанию, была хуже всего.
Наша невероятная способность социализироваться, возможно, стала причиной, по которой объем нашего мозга так вырос. Чтение и расшифровка социальных сигналов, заметил социолог Джон Качиоппо, это сложный когнитивный процесс. Необходимость распознавать постоянно меняющийся статус друзей и недругов, координировать сотрудничество между группами, понимать, как уговаривать, льстить и обманывать, скорее всего, и позволило нам вырастить внешнюю кору головного мозга, которая, в свою очередь, позволила человечеству доминировать на планете.
Позже эволюция отбирала гены, которые отвечали за способность испытывать чувство удовольствия и безопасности в компании, а беспокойство и страх – в одиночестве. Одиночество заставляет нас болеть – как причина заболеваний и смертей в молодом возрасте, социальная изоляция стоит в одном ряду с высоким кровяным давлением, повышенной тревожностью и курением. «Для счастья человеческому существу требуется общение, – писал Качиоппо. – Наши умы и тела созданы, чтобы функционировать в сотрудничестве с другими, не в изоляции».
Общение и сотрудничество определяют человечество. Эти формы поведения характерны для нас с древних времен. Многие животные тоже любят объединяться и социализироваться. Когда пчела-работница жалит чужака, вторгшегося в улей, она теряет жало и вскоре умирает, отдав жизнь ради благосостояния сообщества. Несколько видов муравьев для защиты включают механизм, известный как автолиз: когда их муравейник атакуют другие насекомые, эти муравьи сжимают мышцы живота с такой силой, что их тела разрываются, обдавая противников ядовитой жидкостью.
В природе есть ульи, стада, стаи, семейства, прайды и косяки – как есть одинокие волки, обезьяны и даже осы-отшельники, но они – исключения. Бактерии сальмонеллы, замечал Качиоппо, работают в сотрудничестве, отбирая сигнальные молекулы, помогающие выбрать правильный момент для атаки. Светящийся планктон также кооперируется в колонии, которые при приближении хищника начинают светиться, зажигая поверхность океана, – это их форма самозащиты.
«Мы не можем жить сами по себе, – писал преподобный Генри Мелвилл, британский проповедник XIX века, – тысяча нитей соединяют нас с человечеством». К восьми месяцам у младенца уже формируются привязанности. «Все человеческие существа переживают изоляцию как наказание», – писал хирург Атул Гаванде. «Человек – не остров», – слова английского поэта Джона Донна. Найт и те немногие, кто на протяжении истории уходил от общества добровольно, становились загадочными аномалиями.
После своего ареста и заключения Найт больше всего желал уединения. «Я надеюсь, желаю, мечтаю об одиночной камере, – писал он. – Подумать только, и это считается наказанием! Смешно». Но смеяться Найт предпочитал про себя. Он опасался, что, если начнет смеяться в тюрьме от какой-нибудь забавной мысли, это, чего доброго, сочтут признаком помешательства. Вообще отшельники традиционно избегают смеха. Святой Антоний упоминал, что он никогда не смеется, и пустынники следовали этому завету. Пифагор, греческий математик и бродячий аскет, считал необходимыми качествами внешнюю строгость и сдержанность. Он никогда не смеялся – так же как и его ученики.
В первые несколько месяцев в тюрьме у Найта был сокамерник, с которым он время от времени с испугом обменивался парой слов. Когда Криса наконец перевели в одиночную камеру, он испытал огромное облегчение.
Изоляция – прекрасная среда для личностного роста, при этом одиночество вредно для нашего здоровья. Сложно найти что-либо, вызывающее столь диаметрально противоположные реакции, хотя, конечно, гениальность и безумие часто идут рука об руку. Баланс между наградой и наказанием здесь очень хрупок – ведь есть разница между добровольным отшельничеством и насильственной изоляцией. Хотя дело не всегда только в этом.
В 1989 году исследовательница пещер Вероника Ле-Гуэн стала добровольным участником довольно экстремального эксперимента: прожила в подземной пещере на юге Франции сто одиннадцать дней. У нее не было с собой часов – все это время она находилась под наблюдением ученых, желавших изучить, как естественные ритмы человеческого тела функционируют в условиях вневременья. В итоге ее естественным режимом стало тридцатичасовое бодрствование и двадцатичасовой сон. Позже она так описала этот опыт: «Я находилась в подвешенном состоянии, больше не понимала, какие у меня ценности и зачем я вообще живу».
После ее возвращения муж исследовательницы заметил, что у нее внутри появилась пустота, которую она никак не могла заполнить – не знала как и не могла толком выразить. «Одна в пещере, я была своим собственным судьей, – писала она. – Человек сам себе наисуровейший арбитр. Себе нельзя врать, или все пойдет прахом. Самое важное, что я вынесла из-под земли наружу – осознание, что в жизни больше не потерплю вранья». Спустя год, в Париже, Ле-Гуэн выпила большую дозу снотворного и закрылась в своей машине, совершив самоубийство в возрасте тридцати четырех лет. «Главный риск этого эксперимента – сойти с ума», – сказала она на радио-шоу за два дня до этого.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
