Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
Отпустив от себя царского стольника Афанасия Чубарова, запорожцы немедленно снарядили большое посольство в числе около 80 человек и отправили его сперва в город Батурин, а из Батурина велели ехать в Москву[161]. Во главе этого посольства были атаманы куреней Переяславского Иван Рубан и Крыловского Харько, называемый иначе Захарием; за ними следовали: есаул Леско Сила, писарь Яков Богун, атаман Ирклеевского куреня Цабидя, атаман Щербиновского куреня Губа[162].
Запорожские посланцы везли с собой два письма – одно к гетману Мазепе, другое к великим государям. В письме к Мазепе кошевой атаман Иван Гусак и все запорожское поспольство предупреждали гетмана о выезде из Сечи Ивана Рубана и атамана Харька с товарищами в Москву и просили его вельможность отпустить всех посланных к великим государям для получения на наступивший новый год[163] монаршеского жалованья с прибавкой сукнами и деньгами; кроме того, независимо от царского денежного жалованья, товариство добивалось получить от самого гетмана хлебные запасы, которых за целый год не было прислано. За присланные же деньги – тысячу червонцев на войсковой скарб, полтораста золотых на божью церковь, за подарок златоглавых риз, епитрахиля и сосудов церковных запорожцы били гетману челом и усердно его благодарили. Не довольствуясь этим, запорожцы покорно просили гетмана приказать «своим господским словом, чтобы в войско запорожское ватажники с запасом приходили», да чтобы в войсковой скарб денежный сбор от Переволочанского перевоза присылали. По ходатайству его вельможности и по милости великих государей войско запорожское пожаловано было Переволочанским перевозом, но только от того перевоза для войска никакой нет прибыли: на том перевозе ходят две липы (лодки) гетманского дозорцы Рутковского, одна липа сотника Полуяна да одна липа священника Василия, которые и берут себе всю от перевоза денежную прибыль. За все будущие милости гетмана войско обещает, когда сойдется снизу все товариство до Сечи, послать розмирный лист к турецким городчанам о святом Покрове и чинить с басурманами воинские промыслы. Относительно морового поветрия, бывшего в Запорожье, казаки писали, что теперь его нечего опасаться, так как оно уже совершенно прекратилось[164].
В таком же духе писало все запорожское низовое войско, кошевое, днепровое, низовое, будучее на полях, на полянках, на всех урочищах – днепровых и полевых, в Москву к великим государям. Пожелав пресветлым монархам доброго здравия, победы и одоления на всех врагов православной восточной церкви, войско извещало об отправке в Москву «знатных особ» Рубана и Харька с товарищами, било челом, приклонивши к стопам царским свои головы, о милостивом жалованье на наступивший год за верные свои службы и выражало полную готовность чинить, не дальше Покрова, розмир с басурманами[165].
Едва прибыли Иван Рубан и атаман Харько в город Батурин и едва гетман успел отправить в Москву гонца с запросом, пропустить ли ему из Сечи в столицу посольство от Коша[166], как запорожское низовое войско отправило к гетману Мазепе новых посланцев, атаманов Полтавского и Кушовского куреней с товарищами. Новое посольство выражало гетману большую благодарность за присланное им в Кош жалованье и борошно и просило немедленно дать знать в Сечь, будет или не будет война с басурманами. Гетман, получив такой запрос, поспешил ответить запорожцам, что лист их запросный он послал в Москву, но известия оттуда, за осенним беспутьем, подучит, вероятно, не так скоро; что с басурманами у русских война и раньше никогда не прекращалась, но как будет теперь он, гетман, того на письме сказать не может, так как всякие военные замыслы, как запорожцы сами хорошо то понимают, должны сохраняться в строгой тайне. Дав такой уклончивый ответ на запрос войска о войне противобасурманской, гетман Мазепа вслед за тем октября 17-го дня послал кошевому атаману Гусаку свой лист с известием, что по ходатайству его, гетмана, и по щедроте великих государей, запорожским казакам велено выдать годовое царское жалованье, которое будет прислано по первому зимнему пути в Батурин, а оттуда доставлено в Сечь. Но только гетману немало удивительно то, что запорожцы, пообещав разорвать мир с басурманами не дальше праздника Покрова, однако и до последнего времени этого не делают и никакой о том не подают вести. Ввиду этого гетман советует запорожцам непременно разорвать с басурманами перемирие, чтобы не навлечь на себя «монаршескую немилость, региментарскую нелюбовь и всего света неславу», и немедленно открыть с басурманами военный промысл[167].
Тем временем первые посланцы запорожского войска Иван Рубан и атаман Харько с товарищами, прибыв в Батурин, отправились, по указанию гетмана, в Конотоп и простояли там две недели. Гетман задержал их частью с той целью, чтобы пустить их в Москву не раньше зимы и тем устранить всякую возможность занесения в столицу морового поветрия; частью с тем, чтобы до отхода их в путь получить от государей указ, как с ними поступить. Но так как запорожские посланцы постоянно докучали гетману об отпуске их в Москву, то гетман «боясь, по его словам, привести их в отчаяние и горшее неповиновение и тем не посеять пререканий и плевельных речей, каковых в сие время нужно было особенно остерегаться», отпустил их в город Севск и сообщил о том севскому воеводе Леонтьеву, а потом донес и в Москву к государям; самим же запорожцам на семьдесят одного человека выдал подорожную и приказал доставлять им во всех городах, где нужно, 40 подвод без всякого замедления[168].
По получении извещения от гетмана Мазепы о выезде запорожских посланцев государи приказали отправить два указа, один в Севск на имя воеводы Леонтьева, другой в Калугу на имя воеводы Сухово-Кобылина. Воеводе Леонтьеву приказано было в случае приезда в город Севск запорожских посланцев принять их, постановить на добрых дворах, где пристойно, дать им пристава и тому приставу внушить иметь к ним привет, ласку и бережение и объявить им, чтобы они оставались в Севске впредь до царского указа. Жалованье им приказано было выдавать, применяясь к прежним примерам, из кабацких и таможенных доходов. А платье их, суконное, киндячные и кумачные кафтаны и сорочки, которые у них окажутся, перемыть и купить им по сорочке и по порткам из севских же доходов. Товары, седла, оружие, которые будут с ними, все описать, оставить в Севске и велеть сохранять в целости, чтобы все то не погнило, не было испорчено ржой или мышами. При отпуске из Севска также оставить их лошадей и кормить до возвращения посланцев из столицы. Из Севска их отпустить с приставом в Калугу не раньше, как за две недели до праздника Рождества Христова. Если же запорожцы начнут жаловаться на задержание их в городе Севске, то говорить им, что такое задержание произошло оттого, что в Запорожье в недавних месяцах и числах был мор и чтобы они не имели в том задержании никакого сомнительства, а также не обижались бы за распоряжение о платье, как, ввиду прилипчивости болезни, это делается во всех государствах. В Москву же они будут отпущены скоро и получат указ о том от великих государей. На такое распоряжение воевода Леонтьев отвечал государям, что на встречу запорожских посланцев он посылал майора Луцевина да стародубца Лихонина и от них узнал, что всех посланцев 71 человек и при них 82 лошади, что моровое поветрие было с весны в Запорожье небольшое и теперь совершенно там прекратилось; что платье, в котором они выехали из Запорожья, они побросали в Глухове и что кошевой атаман и все низовое войско после их отъезда хотели розмириться с басурманами. Приезжих поместили в ямской слободе, дали им приставом Дениса Лихонина и назначили содержание из остаточной от прошлого года наличной денежной казны на всех 71 казака по 26 алтын и 4 деньги на день, кроме того, на месяц по полусотни муки ржаной на человека, всем обще круп овсяных 2 чети, соли 31/2 пуда, применяясь к прежним дачам. Тут же им в приказной избе объявили, что они будут, ввиду морового поветрия, оставлены в Севске до зимнего пути и до морозов, после чего поедут в Калугу и из Калуги в столицу[169].
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
