Хрена лысого получит от нее Илюша. Придурок уколотый. Кто же такой бумажке поверит? К тому же, сегодня он живой, а завтра его уж и нет. Либо сама Филькина уехала в другое государство – куда-нибудь в Среднюю Азию. Говорят, там теперь опять нужны русскоязычные специалисты. Мониторинг проводить… на хлопковых полях…
Тамара не понимала, что такое «мониторинг». Однако ей виделись вышки с часовыми среди бескрайнего поля.
Откинулась на спинку стула и протянула расписку. Можешь забрать, если ты такой неверующий.
Тот с умной миной на лице принял документ. Аккуратно свернул и сунул во внутренний карман висящей на спинке стула куртки.
– Будем работать, – произнес. – Но только не сегодня. И не завтра… Вопрос требует изучения. Подход. Отход. Фиксация…
Он улыбнулся, широко обнажив чистые белые зубы. Улыбка выглядела холодной, и Тамаре стало не по себе.
– Кроме того, – планировал Уколов, – предстоят расходы: транспорт, покупка униформы и так далее…
«Вот, что значит, мужик», – подумала Тамара, и радостные предчувствия снова залили сердце… Кажется, существует уже даже план, если про униформу помянул. Выходит, что процесс пошел. Тамара обязательно развернется. Только так и надо действовать – быстро, напористо. Иначе в этом мире затопчут. Пройдут, как стадо баранов, и не заметят.
– Как ты думаешь действовать, Илюша? – прошептала Тамара, вновь прилипая к его груди.
Он снисходительно улыбнулся и ничего не сказал. Есть сферы, о которых лучше молчать. Пусть остается в неведении – может, у него фирма своя. По устранению физических объектов.
Глава 10
Опять утро. Отпуск. И дни бегут один за другим. С островом Сахалином теперь ничего не связывает, кроме воспоминаний. Дела решены. Можно валяться хоть до обеда. Светлые окна и тишина…
Его хотели лишить угла, но чужой план провалился. Однако можно ли почивать на лаврах? Достаточно вспомнить, о чем говорил начальник госпиталя. Тот говорил обо всем. И даже чуть ли не о праве наций на самоопределение. Зато о праве больных «истребителей» на защиту государства промолчал. А ведь наверняка чудо военной медицины спит и видит себя генералом. В белом халате…
«Вот он, результат демократии. Однако еще в позапрошлом веке утверждали, что лишь деспотия соответствует гению русского народа», – усмехнувшись, подумал Лушников и стал подниматься с кровати.
Гирин спал. Тетка Настасья возилась на кухне. Доносился звук воды и тихое звяканье посуды.
Посмотрел на часы и пошел в туалет. Быстро побрился, умылся, решив после завтрака сразу же ехать к отцу. Нельзя пускать дело безопасности на самотек. Кроме того, хотелось взглянуть в глаза тому гению, который говорил, что каждый человек вправе на общение. Даже если человек – шизоид откровенный. И ведь даже внять не хотел, что ситуация требует всего лишь внимания, чтобы в ней разобраться. Кто он в таком случае, этот медик погонах? Неделя прошла, а встретиться с ним так и не удалось.
Лушников Николай торопливо позавтракал. Взял документы, ключи и отправился к гаражу. У него накопилась куча вопросов, которые хотелось непременно задать чиновнику, даже без надежды на ответ.
К госпиталю приехал в десятом часу. Вошел в здание с центрального входа. По всей вероятности, существовал еще один «вход-выход» либо даже и не один. Через которые сновали на задворках различные службы, включая слесарей и санитарок. Надо было проверить это предположение.
Николай показал удостоверение и пошел коридором к знакомой палате. Отопление уже отключили, в помещении ощущалась прохлада. Вошел в палату, ловя взглядом знакомую фигуру. И не поймал. Пусто на постели. Одеяло откинуто. Подушка примята.
– На процедуры пешком отправился, – пояснили сзади. – Ноги тренирует…
Голос показался знакомым. Лушников обернулся. На кровати сидит одноногий тип.
– Володя…
Тот шевельнул культей, собираясь встать.
Лушников протянул для приветствия руку. Узнал инвалида, который с помощью инвалидной клюки недавно «вставлял» окна в машине одного адвоката. Инвалидная клюка – это весомый аргумент в опытных крепких руках.
Взял стул и сел напротив, соображая: госпиталь – то самое ведомство, где и должны лечить таких вот.
– Чо не звонишь? – спрашивал тот. – Я тебе несколько раз пытался тоже, но все напрасно. То ушел, то скоро должен подойти. Дед какой-то отвечал.
– Дядя…
– А сюда какими судьбами? У тебя же другое ведомство…
Лушников стал быстро рассказывать. Сосед по палате, что на процедурах, – его отец. С дистрофией лежит… Дистрофия – результат внезапной женитьбы.
Казанцев понимал с полуслова. Вечная проблема всех стариков. И даже не удивился, услышав о притязаниях на квартиру. Проблема известная: могут и голову открутить – только дай волю.
– Так что нет никакой уверенности, – говорил Лушников, – что его оставят в покое…
Инвалид упирался руками в кровать и качал головой – ни перед чем не остановятся.
– Таблетками, говоришь, потчует? – хмуро спросил.
Лушников вынул упаковку, высыпал на ладонь.
– Понятно, – взглянул тот. – Присмотрю за ним тут, но ты обо мне молчи… Какая, говоришь, из себя?… Около сорока?…
И снова качнул головой. Невысокая и стройная… Светловолосая. Ищет места под солнцем. Торопится. Потому что потом будет поздно – участки займут.
Он опустил голову, выдвинул из-под кровати ногу с пустой штаниной и обнажил посинелый обрубок.
– Видал, что с култышкой мне сделал? Бампером, козлина, заехал… Ну, ничего… Сойдутся еще наши дорожки.
– Надо было полицию вызвать.
Но тот махнул рукой:
– Он хоть и причинил вред, но я все равно доволен. А тебе спасибо, что выручил.
Лушников улыбнулся, вспомнив битву человека и машины на перекрестке. Мимо того события невозможно было пройти, потому что оно было достойно и писательского пера и журналистского объектива. Пешеход был прав, потому Лушников и вмешался. И благодарности здесь ни к чему.
– Отдал ему права?… – спросил Казанцев. – Не отдавай. Я бы из них вермишель сделал. Видал, братков вызвал?… Крутой… А за отцом я твоим присмотрю. По ночам у меня все равно бессонница.
Казанцев опустил штанину. Потом продолжил:
– Протез, сука, германский сломал – в ремонт пришлось отдавать… Теперь прыгаю на костылях, будто кролик.
– В суд его надо было…
