— Мой покупатель хочет приобрести весь квартал, и я намерен его продать. Однако, зная, что переезд уничтожит твое дело — сейчас совершенно ничего не сдается в аренду поблизости, — я готов обсудить детали. В чем дело, Стефани? Ты так побледнела.
Побледнела?.. Она считала, что ее аренда гарантированно обновляется в конце каждого месяца. Тони сказал ей еще в прошлом году, что решил оставить за собой это здание навсегда. Что же заставило его изменить решение?
— Давай поужинаем вместе, — гладко продолжал он. — Я знаю: стоит нам потолковать наедине, и мы найдем решение твоей проблемы. — Его ноздри дрогнули. — Конечно, если бы мы были еще помолвлены, я бы никогда не дал возникнуть такой ситуации. Ты… э-э-э… следишь за ходом моих мыслей?
Стефани смотрела на него. Он же просто ставил ей ультиматум: выходи за меня, или потеряешь свой магазин. Это шантаж!
— Нет, — ответила она, скрывая свое возмущение под маской непонимания. — Тебе придется повторить мне все по слогам.
Он подошел к ней вплотную и злобно схватил за плечи:
— Ты отлично понимаешь, что я говорю!
Она тщетно пыталась высвободиться.
— В таком случае ты не оставляешь мне выбора, кроме как уйти, — выдохнула она.
Когда его губы, холодные и мокрые, прикоснулись к ее губам, она на секунду застыла от изумления. Но хлынувший в кровь адреналин придал ей сил, и она ударила его коленом в пах. Тони согнулся пополам, застонал и попятился.
— Ты, маленькая сучка! — Все его тело сотрясала ярость. — Ты сама себя приговорила, дорогуша! Ты уберешься отсюда вместе со своими придурочными игрушками к концу месяца. Или, клянусь, я тебя по судам затаскаю!
Джойс, наверное, услышала крик. Она выбежала из подсобки и обняла Стефани, как бы защищая ее.
— Убирайся! — Стефани смотрела на своего экс-жениха сквозь слезы ненависти. — Это ты попадешь в суд по обвинению в оскорблении!
Он вышел, захлопнув за собой дверь с такой силой, что стены вздрогнули и с полок упало несколько игрушек.
Джойс похлопала Стефани по спине, как маленького ребенка.
— Тебе нужно присесть, дорогая. Пойдем, я заварю нам свежего чая. Крепкого и горячего.
Они вдвоем прошли в помещение склада, Джойс усадила Стефани на стул и поставила чайник.
— Ты слышала, что он сказал? — Голос Стефани был печальным. — Нам надо выметаться отсюда к концу месяца.
Джойс подошла к ней сзади и начала массировать ей плечи.
— Мы позвоним в «Глобус» и поместим объявление. Найдем какое-нибудь другое место.
Стефани закрыла глаза.
— Нет, — вяло сказала она, — спасибо, Джойс, но не надо. Не надо никаких объявлений. Я устала от города, и, Господи… как я устала от городских мужчин! Я уезжаю домой.
— Обратно в Рокфилд?
— Обратно в Рокфилд, — подтвердила она с тоскливой улыбкой. — Смешно — я уехала из дома, потому что думала, что в моей жизни не хватает чего-то необычного, волнующего. Рокфилд выглядел таким… обыкновенным. Теперь я насытилась волнующим, и обыкновенное кажется таким привлекательным. Может, я уговорю и тебя поехать со мной, Джойс? Мы ведь отличная команда!
Джойс усмехнулась.
— Спасибо, но вся моя семья и родственники живут в Бостоне. Потом, Джина хочет вернуться на работу после рождения ребенка и уже попросила меня сидеть с ним по выходным. Я планировала обсудить эту проблему с тобой, но все откладывала. Мне не хотелось тебя подводить.
— Это же замечательно! — сказала Стефани. — Ты будешь сидеть по выходным с внуком, я попаду домой. Все хорошо, что хорошо кончается.
Но если это действительно так, задалась она вопросом, пока Джойс разливала чай, то почему на душе такая тяжесть?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Во вторник после пасхальных выходных Стефани снимала солнечно-желтые декорации в витрине. Она гордилась собой — ни разу за всю эту процедуру не посмотрела на окна Макаллистера, чтобы проверить, не наблюдает ли он за ней. Когда она спрыгнула на пол, готовая упаковывать пасхальные украшения, то увидела, что Джойс вытаскивает из подсобки огромную коробку с надписью «День матери». У Стефани сдавило горло.
— Убери это, Джойс. — Она отвернулась, чтобы Джойс не заметила, как вдруг заблестели ее глаза, и принялась запаковывать худого Пасхального Зайца в пакет. — Нас уже не будет здесь на День матери. И ты это знаешь.
— Но мы будем здесь еще всю следующую неделю, и ты помнишь, каким фантастическим успехом мы обязаны твоей витрине ко Дню матери.
— Но на оформление уходит несколько часов. Я считаю нецелесообразным так беспокоиться ради считанных дней. Мы уже должны упаковывать те игрушки, что лежат на складе, и будет гораздо легче подготовить их к вывозу без наплыва покупателей.
— Хорошо, дорогая, как ты захочешь. Я поставлю все эти декорации обратно и начну опустошать полки.
— Нам будут нужны еще коробки. Я пойду загляну к перевозчикам грузов, попытаюсь раздобыть несколько. — Стефани закончила упаковывать пасхальные украшения и крикнула Джойс: — Все, я пошла. Вернусь через десять минут.
Было прекрасное апрельское утро, легкий ветер нес запах гиацинтов, и небо мягко голубело над головой. Пахло весной. Как только она вышла, ее миновала обнимавшаяся парочка влюбленных: они тихо смеялись.
С тяжелым сердцем Стефани дошла до угла и остановилась у светофора. Она поняла, что думает о Тони. Какой дурой она оказалась — так ошиблась в нем! Он просто ничтожество. А Деймиан Макаллистер… Он совершенно другой человек. Да, и у него есть один-два недостатка, без сомнения, но он честный человек. Человек, которым она могла восхищаться, которого могла…
— Стефани.
Это его голос. И раздается прямо из-за спины. Или ей мерещится? Стефани в волнении обернулась.
Это и в самом деле был Макаллистер. Сердце ее забарабанило в груди. Он стоял в двух шагах от нее и тяжело дышал, как будто очень быстро шел. Чтобы ее догнать?
— А, привет. — Ей не хватало воздуха, как и ему. — Как дела?
Глупый вопрос. Он выглядел великолепно. Шире в плечах, чем она помнила, глаза ярче и темнее. Она немного удивилась — он похудел.
— Просто прекрасно. — Его рубашка была того же оттенка голубого, что и глаза; пиджак — такой же черный, как его волосы. Теплый, внимательный и обеспокоенный взгляд.
— Ты-то как? — Он нахмурился. — Выглядишь… по-другому.
Стефани почувствовала: еще немного — и ее просто свалит с ног. Один взгляд на этого мужчину — и она уже слабо держится на ногах.
— Может, это мои волосы? — Дрожащими пальцами она откинула назад пышные каштановые кудри. — Надо подстричься. У меня просто не было времени.
— Нет, — сказал он, — это не из-за волос. Они точно такие, какими я их помню… — Его лицо посерьезнело. — Прекрасные. — И, будто против своей воли, он протянул руку и прикоснулся к блестящей пряди на ее плече. — Как спящий шелк…
