— Да.
— У тебя нет времени переодеваться, иди скорее, — сказала Тара.
Я ужасно себя чувствовала в одежде, залитой кровью. Я ощущала ее запах, спускаясь по лестнице, и это было отвратительно. Я была напугана, но не знала, в чем моя вина.
Когда я спустилась на первый этаж, Ханиф и мать сидели на канапе. Я пристыженно посмотрела на них и уткнулась взглядом в пол.
— Повернись спиной! — крикнула мать.
Я повернулась.
— Иди сюда, — сказала она.
Я подошла к канапе, и она подняла мое платье, одновременно приспустив шальвары. Я стояла молча, боясь, что, если скажу что-нибудь наподобие «почему у меня идет кровь?», мать ударит меня.
— Сучка, у тебя слишком рано начались месячные, тупая сучка.
Я не знала значения слова «месячные». Месячные на пенджаби — ганда капра — означает «время грязной одежды», поэтому у меня в сознании отложилось только слово «грязный».
— Пойди вымойся, а потом я расскажу тебе, что делать, — сказала Ханиф.
Хотя голос невестки был не добрее обычного, я чуть не вскрикнула от облегчения, когда мне позволили помыться. Я быстро подтянула шальвары и бросилась в кухню.
— Не смей стирать одежду в ванной, делай это во дворе! — крикнула вдогонку мать.
Я зашла в ванную и нашла несколько своих вещей, висевших на веревке у задней стенки. Я обрадовалась, что не нужно будет возвращаться на второй этаж за одеждой.
Ханиф зашла следом за мной в ванную и дала мне несколько трикотажных панталон и кусок ткани, сложенный в форме прямоугольника.
— Надень это, и, если понадобится еще ткань, дай мне знать. Положи ее между ног, вот так. — Ханиф показала это на себе.
Я не понимала, что происходит и почему Ханиф дала мне эти панталоны. Я наполнила ванную теплой водой и выкупалась. Мне было стыдно за себя. Ах, если бы я только не пролила ту чашку чая, этого бы не случилось! Я заглядывала себе через плечо, пытаясь определить, откуда идет кровь, но ничего не могла разглядеть. И вдруг я увидела. Я быстро выскочила из ванной, вытерлась, положила между ног кусок ткани и кое-как надела панталоны, которые мне дала Ханиф. Это было старое поношенное белье моей невестки, оказавшееся на меня очень большим. Пришлось подвязать панталоны на талии, чтобы они с меня не спадали. Я уже и забыла, каково это — носить нижнее белье. Справившись с панталонами, я надела шальвары.
— Сделала? — Ханиф просунула голову через занавеску, чтобы проверить, как у меня дела.
Я кивнула.
— Это будет происходить каждый месяц. Кусочки ткани лежат в мешке, в шкафу под лестницей, рядом с ними найдешь панталоны. Надевай их, они будут удерживать ткань на месте.
Я снова кивнула, не очень-то понимая, что она только что сказала. Мне хотелось поскорее выйти во двор, выстирать одежду и остаться одной.
Я открыла заднюю дверь, положила вещи на землю, занесла в дом таз, наполнила его водой, снова вынесла его на улицу и замочила белье. Когда я присела на корточки и стала стирать одежду, во двор вышла Мена.
— Ты в порядке?
— Да. Ханиф сказала, что такое будет происходить со мной каждый месяц.
— Да, я знаю. Мне повезло, что у меня еще не началось. Я пошла в дом, здесь холодно.
Сестра оставила меня в замешательстве. Что значит — у нее еще не началось? В школе Мена была на класс старше меня, следовательно, у нее уже были уроки полового воспитания.
Вскоре после того, как у меня начались месячные, у нас тоже прошли такие уроки, и я сказала одной из девочек, что у меня уже начались менструации. Эта новость быстро разлетелась по всему классу. Одна из тех девочек, которые пользовались популярностью в классе и при обычных обстоятельствах не снисходили до общения со мной, подошла ко мне на перемене и попросила поделиться впечатлениями.
— Это было ужасно, — сказала я. — Похоже на желудочные колики.
Со временем я обнаружила, что, независимо от того, били меня или нет, у меня каждый месяц шла кровь. Только по прошествии многих лет я перестала чувствовать себя «грязной» и винить себя за эти кровотечения.
Чтобы не попадаться никому на глаза, мы с Меной старались как можно больше времени проводить у себя в спальне. Там, наверху, никто не давал указаний что-нибудь сделать. Однажды вечером я была наверху, как вдруг Мена вбежала в спальню и радостно выкрикнула:
— Тара выходит замуж!
— Что?!
Для меня это было большой неожиданностью. Тара, которой уже исполнилось шестнадцать, стала слишком взрослой, чтобы играть с нами, а потому мы редко с ней пересекались, если ей не нужно было, чтобы я что-то для нее сделала.
— За кого?
— За Башира.
— За того мужчину, который несколько месяцев назад прилетел из Пакистана?
Мена кивнула. Башир приходился нам двоюродным братом, был сыном одной из сестер матери. Он казался неплохим парнем, только не знал ни одного языка, кроме пенджаби. Башир был высоким и носил усы, из-за чего мы шутили, будто он похож на Тома Селлека[15]. Он жил в съемной квартире неподалеку.
— Когда свадьба? — спросила я. Свадьба означала праздник, поэтому я разделяла радостное настроение Мены.
— Судя по всему, очень скоро. Мать хочет, чтобы они побыстрее поженились.
— Он нравится Таре?
Я даже ни разу не видела их вдвоем.
— Нравится? Это не имеет значения. Она выйдет за него замуж, потому что мать так решила.
— По-моему, это нечестно, — сказала я.
Однако из фильмов, которые мы все вместе смотрели, я знала, что в традиционных семьях, таких как наша, браки устраивались, когда дети еще были маленькими, иногда даже в младенчестве. А когда дети достигали соответствующего возраста, играли свадьбу. Так было заведено, поэтому Мена даже не стала ничего комментировать.
— Мы с Амандой раньше играли в свадьбу, — сказала я сестре. — Мы украшали головы белыми полотенцами на манер фаты и шествовали через столовую навстречу нашим принцам. — И я встала, чтобы показать сестре, что я имею в виду.
Принцами, объяснила я, были наши плюшевые мишки.
Мена захихикала.
— «Берешь ли ты этого принца в мужья?» — обращалась ко мне Аманда, я отвечала: «Да», — и тогда она поворачивалась к принцу и объявляла: «Можете поцеловать невесту».
