И я сказала.
Тихо-тихо.
Я знала, что он меня не слышит. Я и сама себя едва слышала. Сначала я несколько раз повторила слово беззвучно. Проверила, каково оно на ощупь. А потом все случилось. И оно вылетело из моих губ.
– Пока, – прошептала я.
Повернулась и пошла дальше. Я заговорила. После пяти лет молчания. Я открыла рот и сказала слово. Простое, ничего не значащее слово. Но наполнила его таким смыслом, что мой мир перевернулся раз и навсегда.
28
На следующий день в школе я смогла лишь положить голову на парту и повторять его имя снова и снова. В моей душе бушевал пожар, доктор.
– Блю, сядь ровно, – попросила учительница на уроке истории. Я закрыла глаза, и перед ними зажглась неоновая надпись, и светящиеся буквы сложились в слово «Чарли». Я слегка наклонила голову и посмотрела на учительницу. Я сложила ладони пистолетом и направила их на нее.
– Ты прекрасно знаешь, что ведешь себя неприлично. Опусти руки. Сейчас я опять вызову тебя к доске. Сядь ровно и следи за ходом занятия, – отрезала учительница.
Я посмотрела на свою руку, и сложенные указательный и средний пальцы, направленные на учительницу, а еще этот большой палец, задранный в воздух, на моих глазах превратились в настоящий пистолет. Черный, тяжелый, готовый к выстрелу. Его металл холодил ладонь. Прощайте, учительница.
Я нажала на спусковой крючок.
Никто не обернулся. Учительница как ни в чем не бывало по-прежнему стояла руки в боки. Не было ни крови, ни паники, ни страха. Я медленно опустила руку и снова положила голову на стол. Пистолет исчез.
Я поняла, что выгляжу совершенно жутко, и мне тут же захотелось, чтобы Чарли пришел и показал, как снова стать красивой, спас от одолевавших мыслей о жестокой расправе.
* * *
Проходили дни. С тех пор как я осмелилась произнести что-то при Чарли, я больше не говорила ничего. Даже до сих пор сама поверить не могла, что у меня получилось тогда. Не могла представить, что другой человек… нормальный человек… может запасть мне в душу. И открыть коридоры и тайные проходы в ней, которых, как я думала, и вовсе не существует. Ни с того ни с сего… Заставить меня что-то чувствовать. Теперь путь к отступлению был отрезан – чувство это дальше скрывать не было смысла.
Я стояла перед дверью магазина, не зная, войти мне или нет.
«Уйди отсюда, – подумала я. – Если ты сейчас войдешь в магазин, назад пути не будет». Я не пошевелилась.
Через окно я видела, как он читает книгу. Наблюдала, как его глаза пробегают по страницам, как зрачки быстро двигаются влево-вправо, фиксируя написанное. Между его бровей пролегла неглубокая складка. Он положил голову на руку. Его пышная темная шевелюра казалась не очень опрятной. Чарли был словно в другом мире, в мире необычайного спокойствия. Или, может быть, он просто очень хорошо умел скрывать свои разочарование и гнев. Он провел пальцем по странице книги, и я обратила внимание на его ногти – идеальной квадратной формы, немного закругленные по краям и очень короткие. Чарли пару раз постучал кончиками пальцев по стойке. Раз. Два. Три. Я почти услышала звук.
И тут Чарли поднял голову. Заметил меня. Помахал рукой. А я вспомнила слова, что однажды сказал мне Олли, когда меня в очередной раз дразнили в школе.
* * *
Способность любить является единственным мощнейшим даром, который есть в нашем распоряжении, – это огромная сила, которая может и созидать, и разрушать. Мы не хотим ненавидеть и бояться, но живем в таком мире, где любовь порождает ненависть и страх, – из разбитых сердец и разрушенных жизней. И всякий раз, когда тебе становится страшно, я хочу, чтобы ты помнила: уничтожить твой страх может только любовь. Но ни в коем случае не позволяй ей уничтожить твою смелость.
* * *
И я вошла в магазин. И словно снова ощутила твердую почву под ногами. Я больше не боялась. Ничего. И перестала слушать голоса в голове.
* * *
– Пойдем, я кое-что покажу тебе, – сказал Чарли, когда я дошла до стойки, и встал с места. Снял пиджак со спинки стула и повел меня за собой. Чарли вошел в подсобку, и я последовала за ним. Он взял меня за руку. Его ладонь была намного крупнее моей, и я подумала, насколько он старше, и сильнее, и выше. Он толкнул большую темную дверь, которая вела к красной витой лестнице. Словно блестки вокруг рождественской ели, на лестнице тут и там валялись засохшие кусочки красной краски. Чарли держал меня за руку, и мы шли вверх по лестнице, вверх, вверх, пока не дошли до самого верхнего этажа. Он открыл еще одну дверь.
Мы вышли наружу и спугнули нескольких птиц, сидевших на крыше. Виден был весь город, покрытый снегом, который напоминал мягкий белый пушок на свежем персике. Я видела сотни зданий, больших и маленьких. С разбитыми окнами. Начищенными до блеска окнами. Розовыми стенами. Черными стенами. Серыми стенами. Видела заброшенные здания, которые я так любила. И здания, полные жизни. Вокруг виднелись грязно-серые лужи от растаявшего снега.
– Тут тебе никто не посмеет причинить боль, – сказал он, повернувшись ко мне. – Здесь только мы с тобой вдвоем. Тут я чувствую себя в безопасности. И хочу, чтобы ты чувствовала то же самое.
Я подошла к краю крыши и посмотрела вниз. По тротуару шли люди, бежали собаки, а рядом ехали автомобили. Я подняла руку и сделала вид, что только что раздавила крошечного человечка двумя пальцами. Набрала побольше слюны и плюнула, как маленький ребенок. Наблюдала, как плевок пролетел по воздуху и шлепнулся рядом с деревом. Теперь он останется там навеки. Просочится сквозь землю и застрянет между трещинами в тротуаре навсегда, и хоть что-то останется на Земле от меня. Теперь я не боялась уйти.
Я посмотрела на Чарли. Внезапно где-то в глубине души возник странный порыв. Нужно было что-то сказать. Иногда у меня такое уже бывало: я хотела подойти к незнакомой женщине на улице и сказать, что у нее красивые туфли или прическа. Я собирала в кулак все свое мужество, обдумывала, что именно произнесу и как, но потом, в самый последний момент, я всегда сдавалась – просто смотрела с сожалением, как они проходят мимо. Но я больше не хотела мириться с этим сожалением. Я готова была что-то сказать. Или все-таки нет? Последние пять лет я обещала себе этого не делать. Однажды я уже нарушила это обещание. Нельзя же и дальше нарушать его и просто о нем забыть. Нельзя. Или можно?..
Голубь приземлился на крышу и заглянул мне прямо в глаза. Я когда-то знала девушку, которая умела говорить с голубями. Она была очень худой, а ее волосы были тонкими и светлыми. Она всегда была в окружении голубей. Голуби просто любили ее. Когда она отправлялась за покупками, они ждали ее за дверью продуктового магазина. А ночью, пока она спала, голуби сидели на ее подоконнике. Но однажды девушка отправилась к озеру и не вернулась. Голуби проплакали двенадцать дней. А потом разлетелись – каждый в свое укромное местечко – и молча умерли с горя.
