— Саймон…
— Делия, прошу тебя…
Обхватив его за шею, она прижалась к нему. Одного взгляда в его глаза было достаточно, чтобы понять: он желал ее так же сильно.
Она подалась к нему и поцеловала. В ту же секунду руки Саймона обняли ее за талию. Она ощущала страсть в каждом его поцелуе, получала подтверждение его чувств от каждого прикосновения.
Саймон не стал тратить время на долгие прелюдии. Страстно лаская ее, он придвинул Делию ближе к столу. Она в нетерпении раздвинула бедра. Пути назад не было…
За закрытыми дверями своего кабинета Саймон опустился в большое кресло. Растрепанная Делия сидела на столе рядом с ним. Блаженное чувство покоя, которое он ощущал субботней ночью, сменилось ужасным чувством вины и ненависти к себе. Саймон снова овладел ею, хотя знал: он не сможет ей дать той уверенности и стабильности, которую она ищет.
— Графикам из художественного отдела, наверное, жутко интересно, где окончательный образец, — строгим тоном произнес он.
Делия тихонько всхлипнула и уткнулась носом в его шею:
— Кто из нас будет умницей на этот раз?
Явно не он. Саймон произнес:
— Мэр не станет долго ждать.
— Ты прав. — Слегка потянувшись, она выпрямилась.
От одного вида ее полурасстегнутой блузки Саймон был готов наброситься на нее снова.
— Сначала работа, затем удовольствия, — промурлыкала Делия и наклонилась, чтобы поцеловать его, но Саймон отстранился. — Что случилось?
— Это неправильно, — с трудом произнес он.
— Что — неправильно? Тебе не понравилось, что мы занялись этим прямо в твоем кабинете? Но ведь никто и предположить не мог, что…
— Что мы будем заниматься грязным сексом на моем столе?
— Все понятно. — Ее лицо помрачнело. — Тогда я лучше пойду и отправлю копии в художественный отдел.
Делия соскочила на пол, поправила одежду и растрепавшиеся волосы. Саймон чувствовал себя отвратительно — он снова заставил ее испытывать боль.
Он уже собирался извиниться, когда телефон на его столе звякнул, нарушая неловкую паузу.
— Это, наверное, художественный отдел. Ты должен ответить. Мы же не хотим заставлять их ждать.
Саймон схватил ее за запястье:
— Не уходи, только не так…
На том конце провода было слышно, как ругается сотрудник художественного отдела. Но все, что имело значение в данный момент, — это Делия.
Касаясь ее, Саймон снова почувствовал желание.
Как только он повесил трубку, Делия попыталась освободить запястье из его сильных рук:
— Ты можешь уже отпустить, не убегу.
Но он не хотел отпускать ее. Возможно, это его последний шанс еще раз к ней прикоснуться…
— Я не хочу, чтобы ты уходила с мыслями, будто поступила неправильно.
— Я и не собиралась так думать.
— Я имел в виду… не хочу, чтобы ты подумала, будто я жалею о том, что случилось только что.
— Забавно, но почему-то после такой фразы я как раз и буду думать, что ты обо всем жалеешь!
— Пожалуйста, Делия! Ты должна знать: мои сожаления не имеют никакого отношения к тому, что произошло между нами сегодня и в выходные.
— Продолжай, — произнесла она, скрестив руки на груди.
Теперь самая сложная часть — объяснить все правильно. Он повернулся к окну. Не смотря ей в глаза, говорить было намного проще.
— Я думал, что приду в себя, как только вернусь из Бостона… Этот скандал… Прошло целых пятнадцать лет. Казалось, я почти стер тот случай из памяти. Но в Бостоне что-то постоянно напоминало мне об этом.
— К примеру, тот случайный комментарий Джима за ужином в первый день?
— С него все началось. Я пытался хранить все в себе, пытался смыть воспоминания водой, как обычно делал раньше, но потом посмотрел в твои глаза на пирсе… Впервые за многие годы я почувствовал покой. Ты стала моим спасательным кругом, и я схватился за тебя.
— Рада, что смогла быть тебе полезной, — протянула Делия.
Вопреки здравому смыслу он оглянулся через плечо. Делия стояла там, где он оставил ее. Руки плотно сцеплены на груди, на лице каменная маска. Он едва не закричал от того, как за несколько мгновений из нежной и любящей женщины Делия превратилась в холодное, безжизненное изваяние.
— Это и есть самая основная проблема. С самого начала я знал, что поступаю неправильно, плохо. У меня не было никакого права позволить тебе мной увлечься. И дело не в тебе. Ты — живое напоминание о том, чего я не заслуживаю.
— Ты снова про тот случай в сарае… — вздохнула она.
— Я сейчас говорю о тебе, какая ты…
— Я не понимаю…
— Ты удивительная женщина, — сказал Саймон, и голос его был полон восхищения. — В воскресенье утром ты обрушилась на мою голову, словно тонна кирпичей, и я был этому только рад.
— Минуточку. В воскресенье утром? Ты ведь послал меня домой тогда! Я провела весь день, пытаясь понять, что произошло и почему ты вдруг так переменился.
— Это было ошибкой, — признался Саймон. — Тогда я еще не знал, как действовать.
— М-м-м, а ты не пробовал сначала хотя бы просто поговорить со мной? — с раздражением бросила Делия. — Ты бы просто мог высказать, что думаешь обо всем этом!
— Что я мог сказать? Я полагал, будет лучше дать нам обоим немного времени, чтобы все обдумать и найти нужные слова.
— Серьезно? Целые сутки ты мучил меня, и теперь, после того как мы любили друг друга, ты смог сказать лишь одно: все было неправильно!
— Мы не любили…
— Любили! — вскричала она. — Я любила!
Ее заявление поразило его.
— Делия, ради бога! Ты ведь веришь в родственные души и все эти истории про вторые половинки. Ты хочешь таких отношений, чтобы раз и навсегда… А я не могу дать тебе этого. Не могу быть чьей-то второй половинкой…
Он видел, что его слова больно ранили ее в самое сердце, и молился только о том, чтобы она когда-нибудь поняла: он делает это ради ее же блага.
— Та часть меня, которая была бы тебя достойна, не существует…
— О, с ума сойти, Саймон! Когда же ты поймешь — твое прошлое не имеет для меня никакого значения?
— Я сам — мое прошлое! — взревел он, сжав кулаки. — Разве ты не понимаешь? Когда эти сволочи… Когда я позволил им… Я убил настоящего Саймона Картрайта! Он перестал существовать, и все, что осталось, — это лишь некое существо, которое им притворяется. Ты занималась любовью с призраком, Делия. С очаровательным, но жалким, трусливым призраком.
— Черт бы тебя побрал! — выругалась Делия. Как он может так говорить? Ни одно из этих слов не несло и капли правды. — Ты не струсил тогда! Ты просто был напуганным подростком, ребенком!
