Благодаря такой аскезе мысли, которая должна сочетать абсолютно четкое осознание настоящего с кропотливейшей и точной работой памяти, становится возможным воссоздание в малейших подробностях прошлого, каким оно было в действительности. И любовь Питера Иббетсона и Мери, дабы реализоваться, использовала все тайные ухищрения сновидения-реальности. Оба они ежедневно, а точнее еженощно, проживают свою страсть через прошлое, которое они постоянно посещают и исследуют. Они без конца раздваиваются, выходят из собственных тел и незримым шагом вступают в сады и салоны своего давнего былого, где, оставаясь взрослыми, встречают друг друга детьми. Питер Иббетсон и герцогиня Тауэр, держась за руки, проходят среди нетронутых декораций своего счастливого прошлого, вступая в неощутимый контакт с детьми, которыми они были и которых в ту пору звали Жожо Паскье и Мимси Сераскье.
Жизнь не только разлучила этих влюбленных детей, она похитила у них имена. Но теперь благодаря магии сновидения-реальности все возвратилось, все обретено вновь — даже прозвища, которыми они называли друг друга во время игр: прелестный принц и фея Тарарабум. Встречи этих двух существ, принадлежащих к той же породе, что и Тристан с Изольдой, свершаются в бесконечности, в кулисах времени. Время для них — арена, где соединяются их вечное прошлое и настоящее. Ибо любовь их мечена печатью вечности. Сновидение-реальность — это волшебный ключ, который незримо для остальных открывает им безграничные просторы их любви.
И вот этот ключ возвышеннейшего сна Алоиза пытается найти и повернуть в своем сердце.
Ибо сердце ее — сердце матери — в тревоге. Прошло уже два месяца с того летнего утра, когда в огороде обнаружили бесчувственного Фердинана. Бесчувственность его выглядела совершенно противоестественной, похоже было на то, что кто-то навел на Фердинана порчу. Потому что он так и не пришел в себя: его нашли в то августовское утро без сознания, и вот сейчас, в этот октябрьский вечер, он по-прежнему лежит все в том же состоянии в своей затемненной комнате. Лежит у себя на кровати бесчувственный, ни на что не реагирует. Глаза его широко раскрыты и без всякого выражения уставились в пустоту. То взгляд слепого или же находящегося в состоянии галлюцинации. Поначалу его доставили в больницу, но после трех недель наблюдения, анализов, рентгеноскопии и попыток лечения врачи признали свое полное бессилие перед поразившим его недугом и сложили с себя всякую ответственность. Дышал он нормально, сердце работало, ни в одном органе не было обнаружено никакого заболевания или дефекта. А если и был какой-нибудь дефект, то коренился он вовсе не в теле: оно функционировало, да, разумеется, в замедленном ритме, но, в общем, как здоровое. Нет, заболевание следовало искать не в нем, а где-то в сфере сознания, воли, чувств. В сфере подсознания, говорили одни; в сфере духовного, говорили другие. Но то были сферы, куда никому до сих пор не удавалось проникнуть, поскольку никто не смог найти туда дорогу. Фердинан был поражен мгновенно, не успев даже позвать на помощь, и с тех пор оставался недвижен и нем. Он ни на что не реагировал, казалось, все чувства в нем угасли. Словно то, что составляло его личность и жило в этом красивом молодом теле, внезапно исчезло, рассеялось. Дух Фердинана сбросил с себя его тело, как сбрасывают одежду. Но никто не мог понять, почему и как произошло это исчезновение, и никто не знал, куда скрылся дух из тела Фердинана.
Потому что так оно и было: под воздействием какого-то таинственного импульса Фердинан покинул свое тело. Стремительно вырвался из собственной телесной оболочки, оставив ее, еще живую, лежать на земле. Время шло, а дух Фердинана не возвращался; телесная же оболочка продолжала жить, но жизнью, скорей, инфузорий или полипов, нежели человека. И оставалась совершенно безучастной к упорным стараниям, которые предпринимались, чтобы поддерживать ее жизнедеятельность.
Врачи были способны лишь обеспечивать эту жизнедеятельность, а поскольку телесная оболочка принадлежала человеку молодому и крепкому, несмотря на злоупотребление спиртными напитками, что часто позволял себе Фердинан, подобное растительное существование могло затянуться надолго. Психиатры недоуменно пожимали плечами, топчась вокруг этого больного, безмолвного и недвижного, как мумия. Видя полную беспомощность врачей, Алоиза пришла в ярость и потребовала перевезти сына под родной кров. Фердинана положили в его комнате, «чтобы, — как сказала она, — когда к моему сыну вернется сознание, он увидел знакомую комнату, знакомые стены и меня, бодрствующую рядом с ним». Дважды в день к Фердинану приходила медсестра, три раза в неделю врач. В комнате было все необходимое медицинское оборудование. Капельницы, зонды, уколы обеспечивали питание и удаление продуктов жизнедеятельности этой мумии.
Алоиза, пребывавшая в полнейшей растерянности, искала помощи как у священников, так и у специалистов по сниманию сглаза; амулеты и талисманы, крестики и статуэтки Пресвятой Девы соседствовали с медицинским оборудованием. И хотя ни одному из колдунов, приходивших осматривать Фердинана, не удалось установить того, кто навел на него порчу, все они были единодушны во мнении, что сын Алоизы стал жертвой сглаза. Единственно они могли утверждать, что наведший порчу обладал огромной силой и что его зловещий черный глаз проник в самые-самые глубины души Фердинана, свершая свое губительное воздействие. До сей поры ни один из специалистов по наведению и снятию порчи, которых Алоиза приглашала к сыну, не сумел искоренить, расколдовать этот вредоносный черный глаз, хотя они и были в состоянии оценить его исключительную силу и цепкость.
После подобного открытия Алоиза полностью порвала с рациональным; точней сказать, подчинила разум, мысль, память единственному контролю — жестокому контролю интуиции. Она внушила себе, что обладает неимоверно сильной интуицией, присущей предсказателям, и, укрепившись в этом убеждении, которое заменяло ей надежду, обследовала свои воспоминания, ощущения и впечатления, сны и мельчайшие мысли, подобно тому как генерал проводит смотр войскам, готовым к бою, как полководец обследует все складки и неровности местности, где будет дано сражение. Оставалось только узнать, откуда появится враг.
Сильней всего Алоиза подозревала женщин. Только женщина способна на такую жестокость. Но какая именно повинна в этом? Однако виноват мог быть и обманутый муж, а может, и не обманутый, а просто позавидовавший красоте Фердинана. Подозреваемых обоего пола оказалось без счета, Алоиза просто терялось, так их было много.
Но, судорожно и бессистемно исследуя память, переходя от предположения к предположению, роясь в самых потаенных закоулках мозга, она в конце концов наткнулась на воспоминание о некогда прочитанной книге. О романе Джорджа Дюморье. Воспоминание вроде и ничего не значащее, не дающее никакого прямого указания, но тем не менее то был некий шанс. Ибо при всей кажущейся фантастичности искусства сновидения-реальности в нем все-таки крылась какая-то доля истины, возможность, пусть даже самая ничтожная, достичь цели. Поскольку сновидение-реальность является методом, своеобразной аскезой, позволяющей всецело и полностью разжечь свет памяти. И даже более того — парапсихологическое пространство, покоренное этим методом, позволяет осуществлять передачу и синтез мыслей. И Алоиза убедила себя, что если она сможет достичь состояния сновидения-реальности, то ей, вне всяких сомнений, удастся повстречать блуждающий дух сына и она сумеет вместе с ним пройти по всему его прошлому от самого раннего до совсем недавнего, чтобы обнаружить того, кто своим черным глазом удерживает Фердинана в преддверии смерти, и, естественно, снять порчу и спасти несчастного.
