— Я их терпеть не могу. Мне бы здесь не хотелось. Мне больше нравятся волны. Слышишь их? — Он показал наружу и мгновенье послушал.
Она тоже послушала и, похоже, задумалась над теми звуками, что слышит. Наконец кивнула и сказала:
— Хорошая музыка.
— Лучше не бывает, — ответил он, довольный, что она так хорошо поняла.
— Это красивое. Пришло от Бога. — Она как бы между прочим показала наверх.
Он несколько смутился, как с ним бывало всегда, если о Боге заговаривали всерьез. Теперь он не был уверен, поняла она его на самом деле или нет.
— Ну, давай есть. — Он откусил сэндвич.
— Bismil ‘lah,[61]— сказала Хадижа, сделав то же.
— Что это значит? Приятного аппетита?
— Это значит, мы ем для Бога.
— А.
— Ты скажи.
Она несколько раз повторила и заставила произнести его, пока он не сказал так, что она осталась довольна. Затем принялись за еду.
После обеда он вышел и несколько минут карабкался среди скал. Ему нравилось видеть, что в поле зрения — ни души, куда ни посмотри вдоль побережья; он отчасти ожидал, что банда молодежи пойдет за ними и, быть может, продолжит свои кунштюки на скалах внизу. Но никого не было. Вернувшись к пещере, он сел снаружи и позвал Хадижу.
— Выйди посиди тут. Внутри слишком темно.
Она подчинилась. Мгновение спустя они лежали, сцепившись в объятиях друг друга. Когда она пожаловалась, что скала под ней холодная, он вынес из пещеры пиджак, постелил ей и снова лег.
— Знаешь, чего я хочу? — сказал он, глядя на крохотную черную кнопку, которую на фоне неба рисовала его голова у нее в глазах.
— Ты хочешь?
— Да. Знаешь, чего я хочу? Я хочу жить с тобой. Все время, чтоб мы так могли каждый вечер, каждое утро. Знаешь? Понимаешь это?
— О да.
— Я сниму тебе комнатку, хорошую. Будешь в ней жить, а я стану приходить видеться с тобой каждый день. Как тебе это понравится?
— Я приходи каждый день?
— Нет! — Он вытащил из-под нее руку и показал ею. — Я плачу за комнату. Ты в ней живешь. Я прихожу и вижу тебя каждый вечер, да?
Она улыбнулась:
— Ладно. — Будто бы он сказал: «Что скажешь, если мы двинем обратно где-то через час?»
Как только это пришло ему в голову, он действительно сказал:
— Хочешь, скоро пойдем обратно?
— О’кей.
Сердце его немного упало. Он был прав: у нее тот же голос, та же улыбка. Он вздохнул. Все равно она согласилась.
— Но ты даешь слово?
— Что?
— Что будешь жить в комнате?
— О да. — Она взяла его голову в руки и поцеловала его в обе щеки. — Ты сегодня приходи?
— Приходить куда? В комнату? — Он уже собирался было начать снова, объяснить, что он пока не снял ей комнату.
— Нет. Не мне в комнату. Мисс Гуд. Ты прихди я тебя бери. Она очень хороший друг. У нее комната отель «Метрополь».
— Нет. Я не хочу туда идти. Зачем мне это делать? Ты иди, если хочешь.
— Она мне гвари ты неси ты пей виски.
Даер рассмеялся:
— По-моему, она так не говорила, Хадижа.
— Точно гварила.
— Она обо мне даже не слыхала, а я никогда не слышал о ней. Она вообще кто?
— У ней маленькое радио. Я тебе раньше гвари. Сам знай. Мисс Гуд. У нее комната отель «Метрополь». Ты прихди. Я тебя бери.
— Ты с ума сошла!
Хадижа попыталась сесть. Выглядела она очень расстроенной.
— Я с ума? Ты с ума! Ты думай я враки? — Она изо всех сил толкнула его в грудь, стараясь встать.
Он немного встревожился. Чтобы унять ее, сказал:
— Приду! Приду! Не горячись так, ради бога! Что с тобой такое? Если хочешь, чтоб я зашел с ней повидаться, я зайду и повидаюсь, мне все равно.
— Мне все равно. Она мне гвари ты неси ты пей виски. Ты люби виски?
— Да, да. Конечно. А теперь приляг-ка вот тут. Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Что? — невинно спросила она, откинувшись, огромные глаза широки.
— Вот это. — Он поцеловал ее. — Я тебя люблю. — Его раскрытые губы обхватили весь ее рот, когда он произнес эти слова.
Хадижа, похоже, не удивилась, услышав.
— Опять? — сказала она, улыбнувшись.
— А?
— Ты меня люби теперь опять? Этот раз быстро, да? Этот раз чуть минут. Не снимай штаны. Потом пойдем отель «Метрополь».
9
В субботу Хадижа сказала Юнис Гуд, что на весь следующий день она уйдет с другом. После некоторого количества расспросов Юнис вытянула из нее признание, что это американский господин и что они идут на пикник. Ей показалось, что высказывать какие-то возражения не стоит. Перво-наперво Хадижа уже ясно дала понять, что никак не считает свое пребывание в отеле «Метрополь» постоянной договоренностью и она будет уходить всякий раз, как пожелает. (А надеялась она, что со временем ей дадут собственную квартиру на бульваре.) И потом, Юнис сознавала, что в подобной ситуации она и сама неспособна предложить тихое разбирательство: она тут же низринется в неистовую сцену. Со своим иногда болезненно обостренным ощущением объективности она знала, что в любой подобной сцене проиграет: превыше прочего она сознавала, что сама — фигура комическая. Она знала, какие ее свойства работают против нее, а таких было несколько. Ее голос, хотя приятный и легко модулируемый, если применялся в низкой динамике, становился высоким визгом, как только от него требовалось чуть больше, нежели мягкая экспрессивность. Корпус ее бугрился скорее в той же манере, что у дородного пожилого господина, руки и ноги были гигантскими, а ее гиперчувствительная кожа всегда была раздражена и слегка багрова, поэтому лицо у нее часто выглядело так, будто она только что взобралась на вершину горы. Она твердила себе, что не прочь быть комическим персонажем; она принимала этот факт и пользовалась им, чтобы оградить себя от чересчур близкого, вечно угрожающего мира. Одеваясь так, чтобы подчеркивать недостатки своего тела, куда ни ходила, она была скорее вещью, а не личностью; она была полна решимости вовсю наслаждаться преимуществами этого исключения.
С самого начала на улицах Танжера она составляла предмет интереса; теперь, регулярно появляясь на людях с Хадижей, которую знало огромное количество местных обитателей низшего класса, а остальные с ней быстро познакомились, она стала в Соко-Чико поистине легендарной фигурой. Марокканцы в кафе были в восторге: то была новая разновидность человеческого поведения.
