Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
Попади Клаузевиц в плен лет на сорок раньше, т. е. во время Семилетней войны, жизнь его сложилась бы иначе. Скорее всего, с ним бы хорошо обращались, а офицеры армии, взявшей его в плен, наверное, даже баловали бы его приглашениями на различного рода приемы и балы. Захваченный в плен офицер, пообещавший не сбегать и не брать больше в руки оружия, мог свободно передвигаться, где пожелает, и даже поддерживать связь с друзьями и родственниками на родине. Однако окончательно его отпускали лишь после уплаты выкупа. Сумма выкупа в каждой войне была разная и зависела от чина пленного. В случае с Клаузевицем она могла равняться нескольким тысячам французских ливров, что составляло приблизительно трехлетний доход человека его положения. Признаком растущей профессионализации армии стал тот факт, что в последние десятилетия ancien regime проблема выкупа перестала быть делом отдельных людей, а была принята на себя правительствами. Во время или после войны они напрямую или через своих войсковых командиров вели переговоры с противником, определяли цену и рассчитывались. Но если бы Клаузевицу выпала судьба оказаться военнопленным во время войны за испанское наследство (1701–1714), ему пришлось бы заплатить выкуп из собственного кармана. Поскольку в те времена офицеры были помимо прочего еще и независимыми предпринимателями, это считалось нормальным риском, связанным с военной деятельностью. Кроме того, он не получал возмещения и мог в какой-то степени рассчитывать на это, если только не отдавал себя полностью на милость короля, ссылаясь на «трудные обстоятельства».
Оглядываясь еще дальше назад, в начало современной эпохи и конец Средневековья, мы увидим, что армии как таковые вообще не брали пленных, — этим занимались отдельные солдаты, которые могли пощадить, когда их об этом просили. Как только сдачу в плен принимала другая сторона — жизнь и имущество пленного считались принадлежащими тем, кто его захватил, а захватчики могли делать со своей добычей все, что хотели. Пленный, оказавшийся важной (и богатой) фигурой, часто получал хорошее жилье и содержание, его могли пригласить на обед к тому, кто взял его в плен, где они порой обменивались изысканными комплиментами. С другой стороны, пленника могли заточить в тюрьму и обращаться с ним дурно, наказывая его таким образом за совершенные проступки и пытаясь ускорить получение выкупа. Поскольку пленные считались частной собственностью, они нередко становились предметом спора о том, кто именно взял их в плен, причем дело могло дойти до насилия. Естественной инстанцией, которая могла разрешить такие споры, был король или князь, который в этом случае мог потребовать и получить себе треть суммы выкупа.
Средневековые Livres de chevalerie[28]и трактаты по международному праву начала Нового времени были согласны в том, что с заключенными благородного происхождения — единственными, о которых вообще стоило говорить, — нельзя было плохо обращаться без особых на то причин. Одни считали, что захватчики были вправе оказывать давление на пленников, чтобы заставить их заплатить; другие с этим не соглашались. Ученые спорили о том, можно ли было, как сказал Оноре Боне, французский писатель XIV в., заточать «в высокие башни», одевать в кандалы или как-то иначе стеснять пленных, слово которых не заслуживало доверия. Считалось, что пленники, пытавшиеся бежать, нарушали свое слово. При поимке их можно было наказать, хотя не было согласия по поводу того, какое наказание следует применять. Приблизительно до 1450 г. оружие пленных, которым удавалось бежать, их поимщики выставляли на обозрение, что считалось большим оскорблением для воина. Считалось, что просьба о пощаде и дарование ее победителем имели результатом заключение договора вроде долговой расписки. Несмотря на то что рабство в средневековой Европе никогда не играло большой роли и со временем полностью прекратило существование, пленных все же считали инвестицией. Поэтому их могли продавать, обменивать или еще на каких-то условиях передавать от одного хозяина другому, что никак не влияло на их взаимные права и обязанности. Подобно тому как теперь у нас белый флаг означает сдачу на милость победителя, средневековый рыцарский кодекс предусматривал определенные общепризнанные вербальные формулы и сигналы, с помощью которых сообщалось о намерении сложить оружие.
Что касается пленных, не имевших офицерского звания, отношение к ним в прежние времена также отличалось от сегодняшнего. В современном международном праве редко проводится разграничение между этими двумя категориями. Наиболее важное отличие в том, что таких военнослужащих могли заставить работать. Прежние эпохи не разделяли наших демократических идей, и к офицерам и солдатам относились как к представителям двух различных рас, — одних считали людьми, других обезьянами. В XVIII в. бытовало мнение, что поскольку у военнослужащего не имеющего документа о присвоенном ему королем звании офицера отсутствует понятие о чести, то его слово ничего не стоит, а потому его нельзя и освободить под честное слово о дальнейшем неучастии в боевых действиях. Поэтому военнослужащих содержали в подвалах какой-нибудь крепости и под предлогом оправдания содержания при первой возможности сдавали в наем в качестве рабочей силы. Таким образом, у них не было возможности договариваться о выплате суммы выкупа за себя; да и что можно получить от людей, которые, согласно знаменитым словам герцога Веллингтонского, есть «отбросы общества, поступившие на службу ради выпивки». Во время войны за австрийское наследство сумма выкупа, выплачиваемая за простого солдата, была установлена очень низкой — четыре ливра, в противоположность 250 тысячам, отдаваемым за marechal de France. Очевидно, даже эту сумму выплачивал не солдат, а государство в ходе общих расчетов. После уплаты эту сумму или прощали, или, в случае особой скупости правительства, в будущем вычитали из жалования солдата.
В период, когда осады стали столь же важными и даже более многочисленными, чем сражения, судьба пленных могла зависеть от обстоятельств, при которых происходила капитуляция. В частности, в начале XVIII в. осада редко доводилась до кровопролития. Даже турки, которым религия не позволяла оставлять врагу место, на котором находилась мечеть, в конце концов поняли, что лучше жить как собака, чем умереть как лев. Во времена Вобана, Кохорна и их коллег осадная война достигла такого развития, что использовались научные методы применения артиллерии. Если снабжение осаждающих провиантом и боеприпасами было хорошо отлажено, то можно было с большой вероятностью предречь исход дела. И атакующая, и защищающаяся сторона могла довольно точно просчитать время операции. Стало обычной практикой сторонам договориться, что, если «подмога» не прибудет в течение определенного времени, гарнизон сложит оружие. Капитуляция фиксировалась в тщательно продуманном юридическом документе. В каждом отдельном случае условия такого договора были разными, но очень часто командующий гарнизона обещал сдать крепость, оружие и припасы целыми и невредимыми. Взамен на это ему и его войску разрешали покинуть крепость и уйти, куда они пожелают. Иногда им приходилось давать слово, что больше не будут воевать.
После подписания соглашения обе стороны совместно готовили так называемую belle capitulation («красивую капитуляцию»), следуя одному из многочисленных руководств. Группа офицеров, принадлежащих войскам обеих сторон, совершала обход хранилищ крепости и составляла списки, которые заверяли и подписывали. Затем обе стороны вместе увеличивали брешь в стене для того, чтобы церемония прошла в наилучшем виде, приглашали художника для того, чтобы запечатлеть это событие на полотне, подобном Las Lanzas Рубенса, где тот изобразил процесс сдачи голландского города Бреда испанскому генералу Амброзио Спинола. Когда гарнизон покидал крепость, маршируя под барабанную дробь и с развевающимися флагами, победители выстраивались в почетный караул, а командующие противников приветствовали друг друга. Чтобы подсластить пилюлю, капитулирующим офицерам обычно позволяли оставить личные вещи: оружие, лошадей, кареты, слуг и любовниц. Конечным результатом такого способа разрешения дела было то, что осажденная сторона оставалась невредимой и готовой к дальнейшим сражениям, и уж во всяком случае он позволял избежать уплаты выкупа, а посему обычно получал благословление правительств. В истории был такой случай, когда Людовик XIV пригрозил уволить со службы офицера из-за того, что тот, оставшись единственным офицером в гарнизоне, «нахально» не пожелал сдаться.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
