Мы подходим к Василию, чтобы посмотреть на результат наших трудов. На самом дне банки из-под мармелада белеет маленькая лужица молока. И это после долгой и упорной борьбы! Выпив по глотку дорогого молочка, мы весело расхохотались. Встали, собрали свои нехитрые пожитки и отправились своей дорогой, взглянув на прощание на «кормилицу». Она продолжала размеренно жевать свежую траву и уже забыла о непрошеных гостях.
Пасмурное раннее утро, дождь закончился, повсюду на траве, кустах и деревьях — капли влаги. Всю минувшую ночь, промокшие насквозь, мы, не останавливаясь, шли прямо под дождем. Пора поискать еду и место для привала. Кругом — поля и перелески, но вот на вершине небольшого холма показался дом, потом еще и еще. Деревушка спала, но мы тем не менее спешили навстречу жилью, огородам… У ближайшего дома безо всякого опасения перемахнули через изгородь и начали искать на грядках овощи. Мы спешили, ведь рассвет на немецкой земле — тоже наш враг. Разбрелись по огороду, везде — идеальный порядок: грядка к грядке, растение к растению, все дорожки выложены плоским камнем. Сам двухэтажный дом больше похож на небольшой, но богатый особняк, выстроенный из красного кирпича, такой же аккуратненький, как и огород. Не дом, а игрушечка, точнее не скажешь! Василий с Николаем «трудятся» слева от дорожки, а я с правой стороны: согнувшись в три погибели над грядками с морковью, вырываю ее из земли и складываю в мешок, лежащий у ног. Постепенно уходит спешка, суета, я увлекаюсь своим занятием: ботва остается снаружи, морковки падают внутрь.
И тут у меня появляется неприятное ощущение, какая-то тревога, от которой я все никак не могу отделаться. Пытаясь понять, откуда это чувство взялось, принимаюсь оглядывать пространство вокруг себя, и почти сразу мой взгляд упирается в чьи-то обутые в ботинки ноги. Кто-то из моих товарищей, — помню, подумал я. Поднимаю голову и вижу перед собой старика-немца, спокойно наблюдающего за моей работой, заложив руки за спину. Резко выпрямляюсь. Старик лет семидесяти, невысокий, среднего телосложения, на голове пышная копна белых волос; на нем темные брюки, рубашка и суконный жилет.
Вначале опешив, быстро начинаю соображать, что можно предпринять и откуда он вообще взялся. Беру в руки мешок, показываю на него и произношу одну из фраз, твердо заученных еще в школе: «Ich wiell essen!» — «Хочу есть!» Тут же кричу ребятам: «Немец!» Они реагируют очень быстро, и все трое мы перескакиваем через забор. Обернувшись назад, краем глаза замечаю, как, нагнувшись, старик, словно ничего не произошло, поднимает с земли и складывает в кучу оторванную мной морковную ботву. Странное поведение старика необъяснимо. Почему он не закричал, не позвал на помощь? Ответа нет. Быть может, мое короткое объяснение было слишком выразительным? Да нет, вряд ли, ведь он так долго наблюдал за мной, прежде чем я заметил его. Окажись он — чисто теоретически — в русском плену в Первую империалистическую, просто послал бы меня матом. В общем, загадка осталась неразрешимой.
В первый месяц у меня не совсем гладко складывались отношения с товарищами по побегу. Я, в отличие от них, был очень ослаблен лагерями и плелся всегда замыкающим. Часто я мог их нагнать только на привале, когда они, уже успев отдохнуть, готовились идти дальше. Шел я босиком, потому что свои лагерные деревянные колодки оставил в казарме. В них невозможно было идти тихо, уж больно громко они стучали. У Василия и Николая были еще крепкие ботинки, прихваченные с завода. Идти ночью по лесу босиком тяжело. Сучки впиваются в подошвы, острые камни режут кожу.
Поздний вечер. Тихо и безветренно. Мы остановились у подножия высокого холма. Между Василием и Николаем произошел спор: куда идти? Василий хочет идти через вершину холма, при этом отклонившись от направления на юго-запад. Николай, которого поддержал и я, предлагает миновать холм и идти строго на юг. Скоро атмосфера накалилась, спор перешел в ругань и взаимные оскорбления. Тогда Василий молча развернулся и один пошел на вершину холма. Он отошел уже далеко, ни разу не обернувшись на нас.
Мы с Николаем переглянулись и пошли следом, чтобы не нарушать группу. Василий дошел до вершины и только там остановился и дождался нас. За время пути страсти несколько поостыли. Так и пошли дальше: впереди Василий с Николаем, о чем-то тихо переговариваясь, а я сзади плетусь. Вдалеке послышался собачий лай, значит, скоро деревня. Дорога раздваивается, левей вела к чернеющим домам. Остановились.
Крупные летние звезды рассыпались по небу. В тишине стрекочут цикады. В воздухе не слышно ни малейшего дуновения ветерка. Состояние природы передалось и нам. Присев на обочине дорога, мы спокойно обсудили этот неприятный случай. Тогда мы раз и навсегда решили, что в группе должен быть один лидер. Его слово должно быть решающим. Так Василий стал вожаком среди нас.
Вторые сутки мы не могли двигаться дальше на юг: путь нам преградила большая и полноводная река. Водная преграда была всюду, куда бы мы ни двинулись — вправо или влево. Пытались найти на берегу какую-нибудь лодку, но не смогли. Мы могли бы, конечно, переправиться на другой берег вплавь, но один из нас, Николай Тимошинов, не умел плавать… Уже два дня мы потеряли в поисках способа переправиться на другой берег. Наступил вечер второго дня, и все-таки мы не теряли надежды перебраться на другую сторону.
Неожиданно, возле небольшого лесочка, недалеко от нас, мы увидели мужчину с собакой, шедшего по направлению к нам, — это нас встревожило, и мы бросились бежать в глубь леса. Как всегда, я тащился последним и, чтобы как-то отвлечь внимание незнакомца, я залаял по-собачьи. Вначале мои друзья испугались этого «лая», но потом поняли, что это лает не собака, а я. Отбежав подальше, я объяснил своим друзьям, что научился лаять еще в детстве, когда проводил каникулы в деревне, в Ярославской области: этому научили меня местные ребята, и я «лаял» ничем не хуже настоящей собаки! Отдышавшись и успокоившись, мои друзья весело рассмеялись, а обнаружив, что за нами никто не гонится, похвалили меня за мою смекалку. Видимо, хозяин и собака решили, что мы, как и они, просто гуляем по лесу.
Мы устроились в лесу на ночлег, и, надо же было такому случиться, на нас внезапно набрело стадо коров — видимо, пастух гнал его домой через лес, где мы и остановились. Эта встреча ничего хорошего нам не сулила. Мы снова бросились бежать, и на этот раз в кустах наткнулись на ограждение из колючей проволоки, здорово поцарапались и кое-где порвали одежду. И опять на пути была река, но, на наше счастье, недалеко от берега мы обнаружили ствол поваленного дерева. Он был большой и сухой. Мы перекатили его к воде. Николай крепко ухватился руками за него, а мы с Василием стали вплавь буксировать дерево с нашим приятелем к противоположному берегу. У берега течение было не очень сильным, а на середине реки нас стало сносить течением. Василий и я прилагали все усилия и изо всех сил гребли на другую сторону, Николай тоже одной рукой помогал нам. Вот мы и приплыли! Оставив бревно, мы вышли на берег и отжали, как могли, свою одежду. На склоне оказалось поле, засаженное картошкой. С радостью и облегчением накопали картошки, разожгли костер в небольшом лесочке и сварили ее в ведре. Сытно поев, мы еще долго «переваривали» все то, что нам пришлось испытать в тот день.
