Они неторопливо двигались по центру зала, обстреливаемые сотнями заинтересованных взглядов.
— Вы прекрасно танцуете. — Лиза наконец решилась открыть рот.
— Трудно плохо танцевать, когда мы почти стоим на месте, — хмыкнул академик. И тут же перешел к делу: — Знаете, Лиза, я уже месяц хочу вас спросить: вы за мной ухаживаете?
Он собирался ее смутить, сбить с толку, но она не растерялась:
— Да, ухаживаю…
— Я вам так нравлюсь? — иронически поинтересовался академик. Он слишком хорошо отдавал себе отчет в том, что его внешность вряд ли отличается особенной привлекательностью для такой молодой девушки, как Лиза. «Сейчас она скажет, что по уши влюблена в меня, и все станет ясно. Я поставлю эту корыстную мышку на место», — думал Александр Николаевич, с ласковой улыбкой поворачивая Лизу в очередном пируете танца.
— Вы мне нравитесь, — ответила Лиза, как-то спокойно ответила, без эмоций. Он ожидал большего.
— И сильно нравлюсь? — решил он все же спровоцировать ее на более бурный выплеск эмоций.
— Как человек — сильно, очень сильно. Как мужчина — пока не знаю…
Это «пока не знаю» так удивило Александра Николаевича, что он чуть не споткнулся…
— В каком смысле не знаете? Вы бы уточнили, милая барышня, а то ваши недомолвки сильно задевают мое мужское самолюбие, — шутливо проговорил он, теперь уже нарочито подчеркивая свой возраст…
Лиза вздохнула:
— Если я вам скажу, вы мне не поверите. И правильно сделаете. Вы не двадцатилетний мальчик, чтобы влюбиться в вас без удержу. Вы сильный, опасный. Вам ничего не нужно. Даже красота не нужна, чтобы иметь то, что вы хотите… С вами страшно — потому что чувствуешь себя совершенно беспомощной, и спокойно, потому что вы можете защитить от всего на свете…
— А вы боитесь жизни, Лиза?
— Боюсь… Почти всегда боюсь… С вами не боюсь. — Она чуть-чуть грустно ему улыбнулась…
Танец закончился, а они продолжали разговаривать. Иванов чувствовал, что она говорит ему именно то, что ему хочется, приятно слышать… Это было так похоже на правду. Если бы она сказала, что ей нужна страсть, он бы не поверил… Но Лиза говорила, что ее привел к нему страх. Страх был тем чувством, которому Александр Николаевич верил. Для молодой беспомощной женщины желание найти защиту и опору, на его взгляд, могло быть настолько сильным, чтобы пробудить если не любовь, то какие-то достаточно глубокие чувства.
Она ему нравилась, и он постепенно выспросил о ней все… Ее немного грустная и немного смешная, но такая банальная история лишь подтвердила слова, сказанные в новогодний вечер. И к удивлению коллег, академик действительно стал понемногу втягиваться в самый настоящий служебный роман. Все это видели, и почти все это не одобряли.
«Седина в бороду — бес в ребро». Коллектив бросился спасать любимого начальника. Откуда ни возьмись, появилось множество желающих намекнуть Александру Николаевичу, что Лиза руководствуется корыстными побуждениями. Его старательно убеждали, что он напрасно принимает внимание девушки за чистую монету. Вообще давно следует призвать это обнаглевшую лживую авантюристку к порядку! При этом почти никому не пришло в голову, что, критикуя Лизу, они тем самым обижают и самого академика. Александр Николаевич только хмыкал, когда ему в очередной раз в вежливой форме объясняли, что он старый дурак, неспособный нравиться девушкам и неумеющий разбираться в людях.
Но Лизе пришлось еще хуже. Если в нее не кидали камнями и не плевали в лицо, то только из страха поссориться с академиком. Ненависть женской части коллектива создавала вокруг Лизы невидимое, но весьма ощутимое электрическое поле. Лиза жаловалась Александру Николаевичу, что чувствует себя больной, зараженной тяжелой вирусной инфекцией. Стоило ей пройти по холлу института, как вокруг нее тут же образовывалось пустое пространство, наполненное множеством злых взглядов.
Тяжелый сплав ревности и фанатичной веры в то, что происходит что-то неправильное, привел к тому, что на помощь были призваны жены, отцы, мужья и знакомые сотрудников, которые донесли новость до наиболее авторитетных друзей и коллег академика. К счастью, Александр Николаевич был вдовцом и Лиза тоже была свободна, поэтому привлечь традиционно используемые в подобных случаях силы парткома и профкома не удавалось. «Вернуть в семью» можно только ту заблудшую овцу, которая к этой семье принадлежит. Здесь же формально все было вполне пристойно…
Наконец один из старейших приятелей Александра Николаевича, немалый государственный чин, решил взять на себя сложную миссию вразумления старого друга.
Он явился в институт при полных регалиях своего положения — значительный, ухоженный, вызывающий почтение уже из-за одного запаха одеколона, незнакомого простым смертным…
Расположившись в мягком кожаном кресле, в спрятанной от посторонних глаз комнате для «особых» встреч, чин пил кофе со сливками и вел неторопливую беседу:
— Не понимаю я тебя, Александр Николаевич. Ты вроде всегда хорошо разбирался в людях. А тут вдруг ни с того ни с сего девчонке поверил!
Александра Николаевича эта ситуация изрядно раздражала, он вторую неделю чувствовал себя не маститым ученым, а нашкодившим второклассником, которого весь мир учит жить, а потому самым вежливым образом поинтересовался:
— А почему я должен ей не верить?
Чин раскатисто засмеялся. Иванов терпеливо ждал.
Поняв, что сцена не произвела должного эффекта, чин сменил тактику:
— Боже, Саша, ты правда веришь, что она в тебя влюблена? — Фамильярно-отеческий тон придал этой фразе особый, саркастический оттенок.
Александр Николаевич спокойно выждал паузу и ответил:
— Я знаю, что она в меня не влюблена…
Чин сделал нарочито удивленное лицо:
— То есть ты хочешь сказать, что она тебя не любит? Но ты надеешься завоевать ее сердце?
— Я ничего не собираюсь завоевывать… Нас устраивают наши отношения. — Лицо Иванова по-прежнему казалось бесстрастным.
Чин заинтересовался:
— Это что же, твоя Афродита имела наглость заявить, что она тебя не любит, но хочет стать женой академика?
— Примерно так. Кстати, весьма убедительно объяснила, зачем ей это надо… — улыбнулся Александр Николаевич. Теперь игра шла на его половине поля — чин явно не ожидал такого поворота разговора…
— Что ж… — задумчиво произнес собеседник (он действительно был выбит из колеи), — я понимаю, зачем это надо ей, но не понимаю, зачем это надо тебе… — и тут же осекся…
Александр Николаевич достал коробку с домашним печеньем:
— Угощайся! Лиза пекла. Кстати, хочешь покажу фотографию? — Иванов достал из ящика роскошный черно-белый снимок. Лиза была на нем даже интереснее, чем в жизни, — более выразительные глаза, уверенность во взгляде.
