Ему позвонили, попросили «посмотреть неплохого сотрудника», «старательную девочку». Он назначил ей встречу, уже почти не сомневаясь, что возьмет на работу. Может, не умна, может, наивна, может, излишне честолюбива — но с тем, кто за нее хлопочет, разошлась без шума и скандалов, сумела вовремя понять, что можно, а что нельзя получить в этой ситуации. Значит, как минимум, не истеричка, реалистка. С такой можно договориться…
Когда она села перед ним, он позволил себе пару минут помолчать, рассматривать ее, а когда понял, что девушка уж слишком разволновалась, спросил:
— Так вы хотите у нас работать? — Он начал игру «энергичная соискательница удостоена встречи с главой учреждения своей мечты», ни словом, ни намеком не давая ей понять, что ему известны обстоятельства ее жизни.
Но она предпочла другой тон.
— Действительно хочу, и именно у вас. Как это ни странно. — Светлые глаза обожгли его прицельным огнем.
— Почему же странно? — Иванов удивленно поднял брови. Ему действительно стало интересно, что скажет эта девица.
— Мне кажется, вы можете в этом сомневаться… Но я просила моих друзей помочь мне устроиться именно к вам…
Он отметил слово «друзья» — значит, девица вовсе не собиралась скрывать, что пришла сюда не без посторонней помощи. Тех, кто приходил к нему устраиваться на работу, Александр Николаевич любил «прокачивать» до конца, выясняя все, что только можно выяснить о человеке после получасового знакомства. Его порадовало, что девушка откровенна — это сильно облегчало его задачу.
— И почему же именно ко мне? — задал он неизбежный вопрос.
— Потому что я много читала о вас в газетах, слышала о том, как вы заботитесь о своих сотрудниках, как они вас любят…
«Домашняя заготовка», — одобрительно хмыкнул про себя академик. Ему понравилось, что девица подготовилась к встрече.
А ну-ка проверим, насколько старательно она выучила урок:
— Тут пару месяцев назад в «Вечерке» статья была о нашем доме отдыха и об институте. Как сотрудники свой отдых проводят и все такое… Не читали?
На первый взгляд слова академика выглядели как гордость за свое учреждение, на самом же деле были настоящей наживкой. Никакой такой статьи в «Вечерке» не было… Александр Николаевич из-под бровей наблюдал за девицей — соврет или нет?
— Нет, — почти с удивлением отозвалась русоволосая Лиза. — Я такой статьи не читала… Вот вчера в «Правде» заметка о вас была… и еще я помню ваше интервью в «Известиях»…
Чувствовалось, что она готова перечислять публикации, но Иванов ее перебил: эта тема стала уже неинтересной.
— Ладно, бог с ним, вы, Лиза, лучше о себе расскажите…
Пока она излагала формальные биографические сведения, которые он в общем-то знал и так, Иванов продолжал внимательно наблюдать за ней. В сущности, решение о ее приеме он уже принял. Девица либо достаточно умна, либо хорошо вымуштрована. Оба варианта его устраивали. Очевидно главное: если она так старательно подготовилась к собеседованию, значит, понимает — здесь ей придется работать, а не глазками стрелять. Это было для Александра Николаевича важнее всего. Не раз уж ему попадались этакие «фифы», полагавшие, что «теплое место» не только гарантирует зарплату, но и обеспечивает полное освобождение от трудовой повинности… И не соврала — хотя могла бы. Неплохо, совсем неплохо. Гораздо лучше, чем он ожидал.
Выслушав рассказ Лизы, он отпустил ее со словами: «Я подумаю и на неделе перезвоню». Лиза ушла в сомнениях и тревоге, а многоопытная секретарша Инга, переписав все ее телефоны и уточнив, в какое время можно звонить, тут же, не дожидаясь приказа, дала в отдел кадров команду печатать бланк приказа о приеме на работу и сделала в календаре соответствующую пометку — через три дня сообщить Елизавете Дмитриевне Сергеевой, что она принята на новую службу. Это было очевидно. Александр Николаевич не имел привычки обременять секретаршу, заставляя ее записывать подробные сведения о неинтересных ему людях. А что касается некоторой «отсрочки приговора», это был его личный и узаконенный каприз. Академик и все его сотрудники считали, что любой, вновь прибывший, должен немного поволноваться и осознать, какую честь ему оказывают, когда берут в институт Иванова на любую, пусть даже не самую значительную должность…
Александр Николаевич потянулся в кресле, затем встал, прошелся по комнате, размял ноги. То, что он знал о Лизе, не укладывалось в схему кражи. Лиза всегда была с ним честна. И дело здесь было даже не в ее природной порядочности, а в практическом складе ума. Лиза слишком хорошо понимала, что просто не сможет соврать ему так, чтобы он этого не понял, и избегала играть с ним в эту игру. Она не приукрашивала ни себя, ни свои поступки, а только всячески выражала ему свою готовность быть нужной и полезной. Как ни странно, у 69-летнего академика и 27-летней лаборантки была общая, очень сближавшая их черта характера — реализм, умение смотреть на мир открытыми глазами, не приукрашивая действительность. И тот, и другая не получили это качество от Бога, а выработали его в непрерывной борьбе с жизненными трудностями, оплатили дорогой ценой множества разбитых иллюзий… Александр Николаевич чувствовал, что Лиза не стала бы брать деньги — просто потому, что знала: он все равно догадается об этом и она потеряет больше, чем получит.
Он вспомнил, как Лиза начала ухаживать за ним. Именно она за ним, а не он за ней. Она кокетничала, пользовалась любым поводом проникнуть в его кабинет, дружила с его секретаршей и при всяком удобном случае приносила ей домашние торты и пирожки — особенно такие, которые, по слухам, любил он. Все понимающая Инга только ухмылялась, но не без удовольствия ела пирожки сама, а также докладывала о подношениях сотрудницы Сергеевой шефу. Шеф подношения дегустировал, одобрительно хмыкал и никаких возражений не высказывал. А через месяц наступил Новый год.
30 декабря в актовом зале устроили праздник. Заявленные в программе выступления Иванов доблестно смял, вызвав искреннюю благодарность подчиненных. Впрочем, и он, и двое других выступавших — парторг и профорг — честно успели должное количество раз помянуть в своих речах Коммунистическую партию Советского Союза и решения ее последних съездов…
Затем было то, чего все ждали — танцы и банкет.
В толпе сотрудниц Иванов без труда выделил Лизу. Она была в тот день чертовски хороша, даже обычного для ее нарядов провинциального выпендрежа не было заметно. Сиреневое, по фигуре, платье, воздушный шарф…
Александр Николаевич решительно отстранил коллег и направился к «своим» дамам. Высказав всем необходимые комплименты, он наконец повернулся к Лизе и… пригласил ее на танец.
Лиза зарделась от смущения и восторга, но Иванов знал, что на самом деле оказал девушке плохую услугу. Его сотрудники ревниво относились к вниманию шефа и предпочтение, столь явно отданное Лизе, да еще в сочетании с безусловно известной всему институту Лизиной страстью кормить шефа пирожками, могло стоить ей многомесячного бойкота со стороны институтских дам. Впрочем, именно этого он и хотел. Если провинциальная дуреха решила словить академика на пирожки с капустой, это будет для нее полезным, хотя и болезненным уроком.
