Этот день так важен для моих дочерей.
Некоторое время она молчала. Слоан боялся, что она сейчас просто повернется к нему спиной.
Он заслуживал такого отношения. За то, что играл ее чувствами, за то, что, танцуя, был так близок с ней, за то, что позволил себе целовать ее, за то, что посмел говорить с такой откровенностью о том, что хочет ее, только для того, чтобы потом отступиться. Он был идиотом, если ожидал, что она станет теперь помогать ему.
Его поведение с ней было недопустимым.
– Слоан, я люблю девочек.
Она говорила искренне. Наконец она подошла к окну и посмотрела на зимний пейзаж, простиравшийся за ним.
Затем, переведя взгляд на Рэдклиффа, она улыбнулась.
– Софи, Сидни и Саша значат для меня очень много. Я сделаю все, что могу, чтобы они были счастливы.
Рэйчел была удивительной женщиной.
– Вам следует, – продолжала она, – еще раз пересмотреть свои заказы.
– Но, – он покачал головой, – разве на таком празднике нужны обычные пирожные?
– Конечно, но вовсе не обязательно, чтобы они были в форме насекомых, цветов или спортивного инвентаря.
Она боролась с желанием рассмеяться. Как он все-таки беспомощен!
– Девочки готовятся стать тинейджерами. Она особенно подчеркнула последнее слово. Они, конечно же, пожелают выглядеть как взрослые. И пирожные должны быть как у взрослых.
– У взрослых? – Его лицо вытянулось от удивления.
Она очень старалась не расхохотаться и все же не смогла сдержаться. Смех ее звучал соблазнительно и захватывающе, и он почувствовал, как страсть овладевает им. И одновременно чувство отчаяния и одиночества от того, что он не может позволить себе стать ближе ей. В глубине души его терзало темное, невыносимое переживание, которое он не мог ни подавить, ни забыть.
– Да, взрослые пирожные. Простые, строгие, двухслойные пирожные с надписью наверху и украшением, – сказала она, подавляя остатки смеха.
Такая мысль ему в голову не приходила.
– Вы правда так думаете?
Несколько вьющихся прядей выбились из ее прически, она подхватила их пальцами, утвердительно кивнув.
– Я так думаю. – А затем добавила:
– На пирожных должны быть только три имени. Я уверена, это им понравится. Можете не сомневаться, – сказала она, улыбнувшись.
Ее улыбка подействовала на него успокаивающе.
– К тому же они стоят гораздо дешевле, – почему-то проговорил Слоан. Вероятно, чтобы сказать хоть что-то и отвлечься от мысли о том, как сильно он хочет ее. – Спасибо, Рэйчел.
– Не за что. Я обязательно буду на вечеринке.
И за всем присмотрю.
Он стоял, борясь с нерешительностью, но найдя все же силы, чтобы, улыбнувшись, пошутить:
– И за мной тоже.
Прошли три долгих секунды. Ему хотелось подойти к Рэйчел и обнять ее. Но мучительное, тяжкое чувство вины приковывало его к месту.
– Если вы сказали все, – произнесла она, – я бы хотела вернуться к работе.
– Да, похоже, теперь все в порядке, – отозвался он. Отыскав телефон в книжке, он добавил: Я сейчас же передам заказ кондитерской, и, думаю, все будет улажено.
Она все еще стояла рядом, как будто ей не хотелось уходить. И каждая лишняя минута ее пребывания в кабинете причиняла Слоану страдания. Он чувствовал, что работать с ней изо дня в день становится все невыносимее.
У двери она задержалась. Заметив, что она медлит, Слоан нахмурился:
– Что-то не так, Рэйчел?
Она повернулась к нему, в ее глазах была тревога.
– Да, – сказала она так тихо, что он едва расслышал. – Что-то случилось. Многое, и со мной, и с вами.
Он не знал, как ответить, и молчал, не поднимая глаз.
Она вздохнула, приблизившись к нему. Когда их взгляды встретились, Слоан заметил, насколько велико се волнение.
– Вы меня пугаете, Рэйчел, – сказал он ей, что же произошло?
Она снова вздохнула, уже в третий раз. Что бы она ни собиралась сказать, она явно делала это неохотно.
– Мне известна одна вещь, – начала Рэйчел, опустив глаза и разглядывая ковер у себя под ногами.
Он пристально следил за ней. Затем она подняла голову, и теперь уже вместо тревоги в ее взгляде была решимость.
Она начала снова:
– Я должна кое-что сообщить вам. Нечто, что будет вам неприятно и может сильно изменить все. – И, словно обращаясь к самой себе, добавила:
– Надеюсь, что это многое изменит для вас.
Он был в замешательстве и теперь не знал, что и подумать. Что могло произойти такого, о чем он не знал, но что было столь важно? И почему она говорит с такой тревогой?
Он не мог долго молчать.
– Что-то с девочками? Они что-нибудь сказали вам? У них проблемы в школе?
– Нет, Слоан, – ответила она, – к ним мое сообщение не имеет отношения. Возможно, это их и касается, но дело не в девочках.
Нетерпение овладело им. Он нервно теребил бумаги на столе.
– Говорите скорее…
– Слоан…
Ее напряжение передалось ему, когда он заглянул в ее глаза.
– ..пожалуйста, обещайте мне, что вы не станете сердиться. Пожалуйста.
Он продолжал ощущать беспокойство, исходившее от нее. Оно охватывало его все сильнее.
Сжимало сердце. Нервы его были напряжены до предела. И он хотел только одного – скорее узнать, в чем дело.
– Если вы не объясните мне сейчас же, – сказал он ей глухо, – я подумаю, что произошло нечто ужасное. Каким образом ваше дело касается моих дочерей? Я не могу понять смысл ваших слов.
Он чувствовал себя настолько неуютно, что больше не мог усидеть на месте.
– Извините. Вы сейчас все поймете. – Рэйчел заправила за ухо вновь выбившуюся из прически непослушную прядь. – То, что я хочу сказать, не может их затронуть. Тогда их еще не было на свете.
Дурное предчувствие охватило его.
– Дело касается Оливии. – Слоан произнес эту фразу не как вопрос, а как утверждение. Теперь он уже точно знал, к чему все идет.
Рэйчел молча кивнула.
Он понимал, что так не может больше продолжаться, неизвестность его добивала, однако он испытывал безотчетную потребность хотя бы на секунду отдалить неизбежное.
– Оливия была моей самой близкой подругой, начала Рэйчел, – я любила се. Очень сильно. Но с ней было нелегко дружить. Ее дружба обошлась мне очень дорого.
Слоан иронически посмотрел на нее. Уж это он знал лучше, чем кто-либо, прожив с женой много лет. Она умела так сильно отравить жизнь, это не передать словами. Смешно выслушивать от Рэйчел подобные откровения.
