Морис выбрал пакетик чая.
— Только что подписал арендный договор на офис.
— Если так и дальше пойдет, то скоро тебе придется нанять помощника. Я полагаю, что этот человек должен готовить здоровую пищу, иметь своеобразное чувство юмора и хорошо одеваться, стремиться к совершенству во всем.
— Одеваться он должен не хорошо, а превосходно. — Морис сделал паузу, улыбнулся.
— Прекрасно.
— Кстати о прекрасном, ты с ним…
Эта тема возникала каждый раз, когда она говорила с Морисом.
— Нет.
— Он очень подходит тебе, дорогая, и поверь мне, этот мужчина слишком гордый, чтобы первым пойти на контакт. Настало время тебе сделать шаг, пока еще не слишком поздно.
— Уже слишком поздно. В конце концов, прошло шесть месяцев.
Как обычно, Морис не обратил на ее доводы никакого внимания.
— Да, да, а теперь слушай. У меня есть небольшой подарок для тебя. — Он вручил ей бумажный пакет. — Внутри находится вернейшее средство для того, чтобы растопить лед в его сердце.
Она покачала головой.
— Морис, Морис…
Он посмотрел на нее своим щенячьим взглядом, которому она никогда не могла сопротивляться.
— Кимберли, дорогая, просто попробуй. Сделай первый шаг. Ты знаешь, я никогда не сдаюсь.
— Это меня и пугает.
— Ну, все. — Он похлопал по пакету. — Я хочу получить утром полный отчет.
— Ты совершенно невозможен.
Летом Найджел любил дома ходить босиком. Сейчас он стоял в кухне и любовался своим новым столом. Красивый цвет розового дерева прекрасно гармонировал с белыми плитками пола. На плитках были нарисованы треугольники цвета поджаренного миндаля. Риго, правда, утверждал, что они просто коричневые.
Найджел еще не решил, какая комната будет следующей.
Звонок в дверь прервал его размышления.
Найджел посмотрел на часы. 5:00 пополудни. Для почтальона поздновато. Вероятно, Риго шел мимо и решил зайти.
Найджел открыл дверь, и его сердце встрепенулось.
— Привет, — раздался мягкий, такой знакомый голос.
И будто не было этих шести месяцев. На Кимберли было летнее платье в складку с узенькими бретельками. Босоножки на высоких каблуках не скрывали розовых ноготков.
И волосы, о, волосы! Они спадали на обнаженные плечи свободными золотистыми волнами.
— Я принесла тебе кое-что.
Он был так занят тем, что смотрел на нее, что и не заметил у нее в руках блюдо, закрытое алюминиевой фольгой. Черт возьми, он даже не поздоровался с ней.
— Привет.
Она неуверенно улыбнулась. Ее глаза были чуть влажными, и он подумал, не собирается ли она расплакаться.
Она протянула ему блюдо.
— Спасибо.
Не двигаясь с места, он постукивал пальцами по блюду снизу и молча ждал.
Ее губы приоткрылись.
Он слегка наклонился вперед и…
И ничего не произошло.
У Кимберли все настолько сжалось внутри, что кровь лишь чудом могла течь по ее жилам. Она давно ушла бы отсюда, но ее ноги окаменели. Она не отрываясь смотрела на удивленного Найджела, держащего блюдо, на котором лежало то, что она испекла сама — впервые в жизни!
Когда она доберется домой — а с божьей помощью она когда-нибудь сможет сесть в свою машину и уехать, — она тут же позвонит Морису и скажет ему, что предлагать пирожные с орехами потрясенному Найджелу было наихудшей идеей с тех пор, как Ева предложила яблоко Адаму.
Сглотнув, она посмотрела Найджелу в невообразимо синие глаза. Потом ее взгляд опустился на четкий контур его подбородка, потом она увидела его старую футболку. И подумать только, ведь я сама настаивала, чтобы он никогда не носил эту футболку. О, как же я недооценила Найджела!
Ее взгляд двинулся ниже, по загорелым мускулистым ногам к босым ступням.
Сумасшедшая мысль пронзила ее.
В тот день в джипе она видела его всего, кроме ступней.
В тот день. Если и есть особое событие в ее жизни, которое она будет помнить всегда, то это их бурные и страстные любовные ласки в Долине Огня. Его глубокий голос, шепчущий сладкие, чувственные слова любви.
— Что это? — спросил Найджел.
Кимберли с трудом обрела дар речи:
— О, пирожные с орехами.
— Пирожные с орехами? — переспросил Найджел.
Он начал было говорить, потом, казалось, передумал, но она знала, что он хотел сказать.
— Они, ну, не совсем мои, — пролепетала Кимберли, указывая на блюдо. — Это полуфабрикаты из коробки.
Удивительно, она могла стоять перед двумя сотнями людей и спокойно читать им лекции, но здесь, перед Найджелом, едва могла связать несколько слов.
— Полуфабрикаты никогда не подведут.
И опять они застыли, глядя друг другу в глаза.
— Пожалуйста… не хочешь ли войти?
Он сделал шаг назад, приглашая ее войти.
У нее перехватило дыхание. Неужели ей снова выпал шанс?
Она вошла в холл и остановилась, наслаждаясь волнами прохладного воздуха из кондиционера, осмотрелась, вспоминая, как первый раз увидела эту квартиру и какой огромной она показалась ей. Затем поглядела на фотографии над кушеткой.
— Я по-прежнему живу в окружении семейных снимков, — сказал он, проследив за ее взглядом.
— Тогда я так и не успела их рассмотреть.
Слово «тогда» вернуло их в прошлое, и они снова замерли, понимающе глядя друг на друга.
— Хочешь посмотреть?
— О да, хочу.
— Странно, что у тебя дома только одна. Я хочу сказать, ты же любишь своих близких.
Да, только одна.
Вот Найджел удивился бы, если бы узнал, что она планирует поездку домой!
Он шел впереди нее по гостиной, держа блюдо в одной руке, показывая другой на фотографии сестер, отца, матери, многочисленных теток и кузенов.
Они подошли к фотографии в серебряной рамке. На ней была женщина лет семидесяти.
— Бабушка Алиса, — сказал Найджел.
— Она выглядит очень доброжелательной, — заметила Кимберли, рассматривая завораживающую улыбку на высохшем лице, обрамленном ярко-белыми волосами.
— О, бабушка была и такой, но ее слово было законом для всех нас. Она когда-то сказала мне, что если бы я дурно обошелся с подвыпившей женщиной, то она, Алиса, лично преследовала бы меня не хуже собаки, а поймав, собственноручно вздернула бы на ближайшем дереве.
