А сейчас он уехал. Его прощальным подарком была огромная корзина роз, доставленная с посыльным, вместе с несколькими дорогими игрушками, которые должны были ее развлечь. Швейцарские конфеты, упакованные в коробку, которая открывалась, когда дернешь за кисточку. Коробочка с пудрой на крохотных ножках, исполнявшая мелодию при открытой крышке. И фарфоровый розовый фламинго — прекрасная компания синему зимородку.
Она обожала их… ненавидела их… ей нужен был Лейф.
С шотландской ели упала шишка. Иден подняла голову: на самом верху прыгала с ветки на ветку рыжая белка, потом, распушив хвост, сбежала вниз по стволу дерева и поскакала по земле в поисках потерянной шишки. Именно в этом месте Лейф встретил Гейл и Тони… а через несколько дней он прошел с ней через самый жуткий час ее жизни. Его глухой, теплый голос заставил Иден вернуться к жизни. И хотя их пути могут никогда не пересечься вновь, они будут встречаться в ее снах.
Во снах Иден будет любить его… одних снов будет вполне достаточно.
Она услышала звук приближающихся шагов и оглянулась. К ней шел Уорд Вестбэри, руки были засунуты в карманы белого халата, длинные волосы развевались на ветру. Он остановился напротив инвалидной коляски и улыбнулся Иден.
— Время пить чай, — сказал он. — Отвезти тебя в палату?
— Я лучше бегом, — пошутила Иден.
— Вскоре ты сможешь, — пообещал врач.
Они немного поболтали, пока он вез ее к зданию больницы.
— Скоро я начну ходить? — поинтересовалась Иден.
Недолгая пауза последовала за этим вопросом. Уорд провез коляску в дверь и покатил к лифту. Солнечный свет остался позади, и неожиданно их окружила темнота.
— Твои спинные нервы сильно задеты, — сказал наконец врач. — Их функции не восстановятся за одну ночь. Но ты отважная девушка, и я надеюсь на твое терпение.
— Скажите, это займет недели… месяцы, мистер Вестбэри? — Она повернула голову, чтобы взглянуть на него. Он молча закатил коляску в лифт и нажал на кнопку этажа, на котором располагалась палата Иден.
Врач нахмурил рыжие брови, в тусклом свете лампы голубые глаза изучали юное лицо. Но заговорил он не раньше, чем вкатил Иден в ее палату:
— Ты так торопишься вернуться на свою работу?
— Да.
— Такая независимая? — Он улыбнулся и подвез коляску к залитому солнечным светом окну. Золотые лучи играли на розовых боках фламинго, стоявшего на тумбочке.
— Я не думаю, что меня будут так долго ждать на работе, — ответила она.
Уорд Вестбэри решительно склонился над Иден.
— Если ты вбила себе в голову идею, что застряла здесь надолго, то избавься от нее немедленно! Ты будешь ходить — со временем! И я ни секунды не сомневаюсь, что твоих нанимателей и коллег так уж волнует финансовая сторона дела. Они рады, что ты… здесь. Скажи, почему ты такая грустная сегодня? Обычно ты мой самый лучший пациент и я спешу с тобой повидаться.
— Я… мне кажется, я немного волнуюсь перед возвращением домой в пятницу, — призналась Иден. — Я словно выйду из-под надежного и уютного крылышка, каким вы были для меня, мистер Вестбэри.
— Ты и без меня все время плыла по волнам жизни, высоко держа голову. — Он ласково коснулся ее подбородка. — Конечно, мне хотелось бы думать, что моя любимая пациентка не может жить без меня, но я знаю, что это не так.
Вошла медсестра с подносом с едой и чаем. Уорд Вестбэри с удовольствием присоединился к Иден и съел сандвич с огурцами. Пока они болтали, врач взял небольшую книгу в кожаном переплете, лежавшую рядом с фламинго. Книга раскрылась на странице, где были подчеркнуты некоторые строки. В тишине хирург изучал ее, затем поднял голову, и пронзительный взгляд голубых глаз остановился на Иден.
— Маккей очень страстный поэт, — пробубнила она.
— Да, — тихо отозвался врач.
Он пытливо смотрел в ее лицо, в карие глаза, на худые, чуть розоватые щеки, легкий изгиб нижней губы. Затем Уорд Вестбэри снова взглянул на книгу, которую держал в руках.
— Я не особый ценитель изящной литературы, — проговорил он. — Но эти стихи необычайно красивы. Он пишет о ком-то, кто любил и потерял свою любовь.
— Я увлекаюсь стихами Эрика Маккея уже очень давно. — Сердце Иден быстро-быстро колотилось в груди. — Я читала их еще в школе. Правда, тогда едва понимала, о чем он пишет. Он, должно быть, пользовался успехом у женщин.
— Я вот полный профан, когда дело касается женщин. — Врач широко улыбнулся. — Пока они не окажутся на операционном столе.
Иден тоже улыбнулась, ее взгляд остановился на ярко-рыжих волосах собеседника. Уорд Вестбэри не был красавцем, но, по ее мнению, в нем было нечто притягательное.
— Я с трудом могу поверить, мистер Вестбэри, что у вас не было любовных завоеваний.
Он перестал улыбаться.
— Была одна девушка… очень давно. Мы оба были студентами-медиками. Марджери заболела полиомиелитом. У нее были слабые легкие… Она умерла. — Он провел длинным пальцем по золотой надписи на переплете толстой книги любовных стихов. — Я даже сейчас никак не могу смириться с ее смертью. Иногда она приходит ко мне во сне. Но когда просыпаюсь, я снова один. — Он поймал взгляд Иден прежде, чем она успела его отвести. — Когда живешь, питая себя мечтами, только становишься еще голоднее, — многозначительно добавил он.
Он вышел из палаты, а Иден осталась сидеть перед окном. Она не удивилась, поняв, что Уорд Вестбэри разгадал ее секрет. Он наблюдал за ней на протяжении всего времени болезни. Скорее всего, в моменты приступов страшной боли Иден повторяла одно-единственное имя… Она звала мужчину, который собирался жениться на ее сестре!
Иден тяжело вздохнула. Ее мысли обратились к далекой стране, в которую вернулся Лейф. Он больше не мог здесь оставаться! Понимая, какова Гейл на самом деле, он все-таки любил ее. А Иден знала, что жизнь похожа на ноющую рану, когда некому уверенно произнести твое имя, некому послать тайную музыку души.
Ее пальцы сжали книгу. Иден вспомнила две строчки, написанные Эриком Маккеем:
Когда-то давно меня научили, что счастье очень робко,
А надежда — мотылек, чьи крылья слишком ломки.
На следующее утро, пока Крессида Моран заставляла ее делать упражнения, Иден узнала, что веселая блондинка была знакома с Гаретом Конвеем.
Иден включила радиоприемник, стоящий у кровати, как раз в тот момент, когда оркестр заиграл произведение Гарета под названием «Танец в холмах». Когда по маленькой больничной палате полилась эта мелодия, худые, сильные руки Крессиды перестали массировать ногу Иден.
— Я очень люблю музыку Гарета, — мечтательно вздохнула она.
Крессида, самоуверенная американка, всегда подтянутая и хорошо одетая, производила впечатление сильной и упорной девушки, которое рассеивалось, как только другие узнавали ее поближе. Крессида поведала Иден, что у нее было много парней, но она ни к одному из них не относилась серьезно.
