— Она меня когда-нибудь прикончит, — проворчал Маркус.
Бальтазар рассмеялся от души, что случалось с ним нечасто.
— О нет, Кинкардин, не прикончит! Скорее уж закалит. Да, закалит, как пламя горна закаляет железо. — Мавр пожал плечами. — И это хорошо.
— Только не для железа, — буркнул Маркус. Бальтазар похлопал его по плечу.
— Ничего, друг мой. Выдержишь.
На склоне холма, к западу от замка, паслись овцы. Три пастушеские собаки кружили около них, лаем подгоняя отставших животных.
Далеко, насколько хватало глаз, простирались сжатые поля. Урожай уже снесли в зимние закрома. На лужайке паслось бесценное сокровище замка — стадо коров. Коровы давали обитателям замка молоко и сыр, но мясо — крайне редко, в исключительных случаях. Резать коров на мясо — такой роскоши клан не мог себе позволить.
Авалон уже дважды предлагала Маркусу все свое состояние. Одна лишь малая толика ее богатства была бы для клана неоценимым даром. Бедность была бы забыта, и повсюду воцарилось бы процветание. Можно было бы наконец отстроить давно обветшавший Савер, перестроить конюшни, купить на ярмарке ткацкие станки, без которых женщины клана никак не могли наткать довольно шерсти на продажу. Завести не одно, а десять, двадцать коровьих стад, каждый вечер есть мясо, превзойти богатством все соседние кланы…
А он, Маркус, сказал, что этого мало.
Тогда, под сосной в лесу, промокшая до нитки Авалон, стоя на коленях, бросила ему в лицо: «Я тебя ненавижу! «
Маркус всем сердцем надеялся, что это неправда. Просто в ней говорила боль. Сам он испытывал к Авалон совсем другие чувства. Восхищение. Уважение. Желание.
Да, именно желание подтолкнуло его отвергнуть ее щедрый дар. Маркус мог сколько угодно твердить себе, что его направлял исключительно здравый смысл, что он заботился лишь о благе клана. Каково было бы его сородичам лишиться невесты, которую они ждали целое столетие? Но дело было совсем не в этом. Маркус отверг предложение Авалон, потому что он был не в силах ее отпустить. Слишком сильно, неудержимо влекло его к этой женщине, он не мог дать волю своей страсти прежде, чем Авалон станет его женой. На это, по крайней мере, его выдержки хватало.
К чертям легенду! Ему, Маркусу Кинкардину, нужна леди Авалон. Не предсказанная преданием невеста, а настоящая женщина. И он завоюет ее — или умрет.
— Чую, надвигается буря, — заметил Бальтазар, глядя на окрестные горы.
— Ты что, спятил? — отозвался проходивший мимо Рональд. — Глянь-ка, парень, небо-то чистое!
— Не та это буря, друг мой, — ответил Бальтазар, многозначительно глянув на Маркуса. Тот согласно кивнул и пошел прочь.
Он шел туда, где по его приказу поместили Авалон, поздоровался с часовым, неотлучно стоявшим у двери.
— Там слишком уж тихо, — заметил часовой, указывая на дверь. — Спит, наверно.
— Наверно, — согласился Маркус и, сняв с кольца на поясе бронзовый ключ, отпер дверь.
Авалон сидела, поджав ноги, на полу перед жарко горящим очагом, сидела прямо и неподвижно, положив руки на колени. Взгляд ее был неотрывно устремлен в огонь. Когда вошел Маркус, она даже не шелохнулась.
Он бесшумно прикрыл за собой дверь и остался стоять у порога. Маркус и сам не знал, зачем пришел сюда. У него было бессчетно других, неотложных и важных дел; слишком долго он был в отъезде и до сих пор еще как следует не втянулся в обыденную жизнь клана. А ведь надо подумать и о свадьбе. Надо уже сейчас решить, когда назначить венчание, позаботившись о том, чтобы Авалон уже не отвергла его перед всем кланом…
Маркус поймал себя на том, что прислушивается к ее дыханию — ровному, размеренному, почти сонному. На ней опять был тартан, волосы заплетены в тугую косу, которая спускалась по спине до самого пола. Больная рука все так же покоилась в ярко-оранжевой повязке.
— Миледи, — сказал Маркус в оглушительной тишине, — попроси у меня что-нибудь другое.
— Другое? — эхом отозвалась Авалон. Голос у нее был тихий, отрешенный, непонимающий.
— Я постараюсь исполнить твою просьбу. — Маркус подошел к очагу, неловко постоял, затем сдался и сел на восточный манер. Так ему было и привычнее, и удобней. Авалон искоса глянула на него — и опустила голову.
— Я не знаю, чего просить, — сказала она.
Маркус тоже не знал, что ей можно предложить.
— Драгоценный камень, — сказал он. — Жемчуг. Любимую служанку, если хочешь, ее доставят сюда.
Авалон рассмеялась — тихо, сдавленно, словно громкий смех причинил бы ей боль.
— Мне не нужны ни жемчуг, ни драгоценности. И любимой служанки у меня нет.
— А кто та девушка, что была с тобой в трактире? Той ночью, в Трэли?
Авалон крепко сплела перед собой пальцы и невозмутимо взглянула на Маркуса.
— Этой девушке, милорд, нечего делать здесь. Ей и там хорошо.
— Она назвала тебя Розалиндой. — Маркус улыбнулся этому воспоминанию. — Это имя совершенно тебе не подходит.
— Она испугалась. Я ее не виню. Она и так ради меня подверглась немалой опасности.
— Какой опасности?
Авалон крепко сжала губы. Она явно что-то хотела ему сказать, но потом передумала.
— Она отвела меня к женщине, которая когда-то ухаживала за моей подругой.
— И в чем же тут опасность?
— Неужели не понятно, милорд? — притворно удивилась Авалон. — Нам было опасно даже на минуту покинуть замок. Узнай об этом мой кузен, он был бы вне себя от гнева. У него были на мой счет другие планы, как тебе известно.
— О да, это мне известно. — Маркус не сводил глаз с ее лица. Он должен, должен задать Авалон вопрос, который так долго мучит его! — Скажи мне, Авалон. Неужели ты по собственной воле и без принуждения стала бы женой Уорнера де Фаруш?
И снова с ее губ сорвался сдавленный смешок.
— Уверяю тебя, милорд, до этого бы никогда не дошло.
— А если бы все же дошло?
— Нет, конечно же, нет! — фыркнула Авалон, и Маркус почуял, что она говорит искренне. — Уорнер де Фаруш! Надутый болван, игрушка в руках своего хитроумного братца. До того вечера в Трэли я его вообще никогда не видела.
Маркус едва сдержался, чтобы не рассмеяться от облегчения. Он и сам не знал, чему так радуется. Стало быть, Авалон ничего не знала о планах Брайса! Стало быть, она вовсе не любит Уорнера!
— Я никогда не выйду замуж, — прибавила Авалон совершенно обыденным тоном, словно сообщала, что колесо круглое, а вода мокрая.
— Это вряд ли, — отозвался Маркус. — Больше тысячи моих сородичей и родовое предание считают совсем иначе.
Авалон бросила на него насмешливый взгляд.
— Уж и не знаю, милорд, как ты этого добьешься. Нельзя обвенчаться с невестой против ее желания.
