Тревогу за его здоровье? Вряд ли, если она не любит его. Ее отношение к нему не могло измениться за несколько дней!
Дэймон рывком отстранился от мачты, поморщившись от боли в суставах. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Напрасно он отказался разделить постель с Жисленой. В результате ему пришлось провести ночь на камнях перед очагом в зале таверны, подставив спину сквозняку. Он ворочался всю ночь. Один бок поджаривался, другой мерз. Теперь он пожинал плоды этой практически бессонной ночи.
Соланж он нашел внизу, под палубой, рядом с лошадьми. Здесь, по крайней мере, не дул холодный ветер. Она сидела, обхватив колени руками, и смотрела в пространство.
Дэймон размышлял, стоит ли ему заговаривать с ней. Холодный взгляд Соланж отбил у него всякую охоту делать это. Он прошел мимо, к куче их скарба и рылся там, пока не отыскал нужной сумки. Таррант поздоровался с ним тихим ржанием. Соланж молча следила за ним.
Из сумки Дэймон извлек кожаный мешочек с травами. Каждая травка лежала в своем пакетике, корешки были обернуты в овчину. Такой способ хранения Дэймон придумал сам, и долгие годы практики доказали, что он был прав.
– Тебе не надо выходить на ветер, – вдруг сказала Соланж.
Дэймон взглянул на нее.
– Если ты будешь торчать на палубе, – продолжала она, – лучше тебе не станет. Оставайся здесь, внизу, пока мы не доберемся до суши.
– Как ты сама сказала, графиня, это всего лишь простуда. Со мной все будет в порядке, – ответил Дэймон.
– И все-таки тебе надо поберечься, чтобы она не переросла во что-нибудь похуже. Очень просто запустить простуду, и тогда это может кончиться чем-нибудь серьезным. Например, чахоткой.
Что-то в голосе Соланж насторожило его. Вместо того, чтобы сказать ей, что знает все это, Дэймон решил послушать, куда она клонит.
– Ты думаешь?
Соланж помолчала немного.
– Однажды в Уэллберне заболела одна женщина. Все началось с легкого насморка. Но она выходила на холод, не одевалась тепло и вскоре уже не могла встать с постели. Думали, что она умрет.
– – И что же с ней сталось? Как ее лечили? – поинтересовался Дэймон.
– Лекарь прописал ей кровопускание.
– Женщине с чахоткой пускали кровь?
Соланж смотрела ему прямо в глаза.
– Да. Ей объяснили, что это избавит ее от дурной крови.
Дэймон потряс головой.
– Пиявки, конечно, показаны в некоторых случаях, но я удивлен... А ее не пробовали лечить травами? Горчичными припарками?
– Я не знаю точно, как ее лечили. Знаю только, что ее держали в тепле и сухости, кормили мясным отваром и тому подобным.
– Отваром... – Дэймон поймал себя на том, что неотрывно смотрит на руки Соланж. – И долго эта женщина была прикована к постели?
– Кажется, очень долго, – приглушенно ответила она.
– Сколько?
– Примерно... примерно около года.
Пальцы ее сжались, затем разжались. И снова сжались.
Дэймон решил переменить тему. На самом деле его совершенно не интересовало, чем закончилась эта история. Тем не менее, он продолжал свои рассуждения и не мог остановиться.
– Целый год хворать, прикованной к постели!
? Да.
– Я поражен, как эта женщина сумела все вынести.
– Она не одна такая.
Соланж, похоже, совершенно ушла в себя, в свои мысли.
– Скажи мне, после того, как она выздоровела, ей продолжали пускать кровь?
– Да, – негромко проговорила Соланж. – Кровь пускали всегда.
Что-то внутри Дэймона напряглось, угрожая вот-вот лопнуть. То была незримая, тонкая нить, которая связывала воедино все его существо.
Глядя на Соланж, на каштановую прядь, небрежно упавшую на ее плечо, он чувствовал, как опасно натянулась эта потаенная нить. Загляни он сейчас в глаза Соланж, и нить порвется.
Быть может, она тоже почувствовала это... и одарила его ослепительной улыбкой.
– Но женщина выздоровела. Все закончилось хорошо. Теперь, я уверена, она жива и здорова.
Послышались шаги. Соланж поспешно спрятала волосы под капюшон. По настоянию Дэймона с самого начала путешествия она держалась подальше от рыбаков и большую часть времени проводила в трюме. Сейчас она отошла к коням, повернувшись спиной к люку. На трапе появился младший из сыновей старика.
– Отец велел передать, что уже видны саксонские утесы.
Дэймон молча глядел на него, плохо понимая смысл услышанного.
– Вы разве не хотите подняться наверх? – спросил удивленный его молчанием мальчик.
– Да, – ответила ему за двоих Соланж. – Мы сейчас поднимемся.
Мальчик ушел. Дэймон тупо смотрел на то место, где он только что стоял. Вдруг эту пустоту заполнила Соланж – она шагнула на трап, собираясь выйти наружу. Повинуясь порыву, Дэймон схватил ее за руку, чтобы задержать хоть на миг.
– Та женщина... – начал он и осекся.
В глазах Соланж не было ни тени милосердия, лишь напряженность, странным образом похожая на его собственные чувства.
– Я же сказала. Все закончилось хорошо. Сейчас та женщина жива и благополучна. Я не думала, что мой рассказ так взволнует тебя. Уверена, с тобой ничего похожего не случится. Ты, в конце концов, гораздо крепче. – Соланж высвободила руку из его пальцев. – Мы непременно купим тебе шляпу, – повторила она и торопливо пошла вверх по ступенькам.
Шляпа...
Дэймон разразился болезненным смехом. Ему пришлось согнуться вдвое, чтобы заглушить этот смех. Уж конечно, что ему сейчас нужно, так это именно шляпа. Купим шляпу – и все будет в порядке.
Шляпа... Дэймон попытался представить, какой головной убор выберет для него Соланж, заботясь о его здоровье.
Корабль качнуло, и Дэймона отбросило к дальней стене. Чем ближе берег, тем сильнее становилось волнение в проливе. Нужно было подняться наверх. Стены трюма, казалось, смыкаются все тесней. Ему нужен воздух, свежий воздух...
Выйдя на палубу, Дэймон увидел бесконечные гряды буровато-зеленых волн, над которыми вскипала кудрявая пена. Соланж вместе с остальными стояла у грот-мачты, глядя, как из тумана выплывают меловые утесы Дувра.
Дэймон присоединился к ним. Старик и его сыновья отошли готовить баркас к прибытию в порт. Ветер хлестал его по лицу, трепал волосы, обжигал соленым дыханием кожу, но это ощущение было приятным.
Рядом с Дэймоном стояла Соланж. Радость, кипевшая в ней, казалась такой же бурной, как волнение моря.
На губах ее блуждала странная улыбка. Ветер сдувал с ее лица капельки слез. Или Дэймону это почудилось? Ему трудно было смотреть на Соланж – слишком туго натягивалась незримая нить...
