— Пожалуй. Вполне религиозно.
Микро хватается за нос, с пальцев у него капает кровь. Шон бросает ему рулон туалетной бумаги, который валяется рядом с постелью Огурца, Микро отрывает себе кусок и, скомкав, зажимает им нос.
— Эй, ребята, «Похитители тел» смотрели? Помните, там повсюду лежат маленькие такие коконы, и если уснешь, у тебя пойдет носом кровь, а потом из кокона вылупится твой двойник, такой бесчувственный мертвый дубликат, который займет твое место. А потом заменяют все больше и больше людей, и пара оставшихся в живых абсолютно выбились из сил, боятся, что их узнают, боятся заснуть, а когда мертвые дубликаты их обнаруживают, то начинают визжать и показывают на них пальцем. Может, они уже и через телик влезают, а, Микро? Тебе теперь ни в коем случае нельзя засыпать. Сечешь, Микро?
— Усек, — отвечает тот и смотрит на окровавленный комок бумаги.
— Положи-ка ты себе на затылок мокрый платок, — говорю я и, не оборачиваясь, протягиваю руку, и Шон бросает мне то, что требуется. Я забиваю маленький, плотный косячок. Сейчас гашиш хорошо пойдет, размышляю я. В сочетании с ним кокаин приобретает особый, поэтический оттенок.
— У меня еще и травка есть, — сообщает Шон. — Для приятных мыслей.
Шон, человечище, это ведь общение будущего: такая смесь из разговоров и мыслей, передаваемая на телепатическом уровне. И тогда уж никто толком знать не будет, что люди говорят, а что думают, ведь разница перестанет существовать. И никаких больше тайн. Мысли превратятся в музыку.
— Знаешь, а ведь самое смешное в том, что благодаря телевидению у нас одинаковые воспоминания об одинаковых фильмах.
— Гм-м.
Далеко зашло. Может, сказать ему, что иногда он замечает, о чем я думаю, и что, возможно, причиной тому воспоминания об одних и тех же фильмах. И опять же по фильмам мы избираем свой жизненный путь. Да, это уже чересчур. Куда важнее слушать одинаковую музыку. Создавать расслабленную субстанцию головного мозга. Сейчас определенно важнее.
Итак, перерыв. Я встаю и делаю зарядку. Микро сидит у стены и чавкает. Вскоре он вновь обретет дар речи. Такой во всяком случае у него вид. Шон лишь притоптывает своими кроссовками, глядя сквозь телевизор. У Шона все в кроссовках. Телик без звука. Каким симпатичным становится все на экране, если саундтреком запускаешь собственную музыку. Безобидным. Для того и существует телевидение, размышляю я, без звука. И почему мне все так поздно приходит в голову?
Когда-то была у меня идея: снимать людей во время разговоров и показывать потом без звука. Наложив какой-нибудь саундтрек. Экран во всю стену, а на нем сплошь головы и люди, которые говорят и говорят, и все это озвучивает старый добрый Грув. Целый дом с головами, которые говорят. Национальная галерея, витрины от пола до потолка. Все масштабно, приятель. Никаких отклонений от курса. Прямо и только прямо, и все обязательно в пять рядов. Трава расти больше не будет. На газоне дружбы, думаю я, курить траву, футбол на газоне дружбы, стоп. О чем речь-то? Не терять контроля над собой. Нужно двигаться. Оставаться сексуальным. Говорящие головы. Скоро придет Фанни.
Микро выходит, а я подтягиваюсь на турнике, который Огурец закрепил у себя в дверном проеме. Для зарядки! Потом возвращается Микро — без штанов, в руке бутерброд с мармеладом. Я вижу Микровы причиндалы, впервые. Такая здоровая, расслабленная штука, торчащая из маленького покрасневшего гнезда. Микро садится обратно на свое место, а Шон только дергает бровями, и я спрашиваю:
— Порядок, Микро, но куда подевались твои штаны?
Гляжу я на огромный член Микро и думаю, долго я так не просижу. И сразу начинаю размышлять, чего это у него такой здоровенный член, и влияет ли сонное состояние на эрекцию, и на меня накатывает легкая паника. Ведь и Шон может вытащить свой инструмент, и черт его знает, что тогда будет. Я уже весь на нервах.
Я запаниковал бы, даже если бы перед нами разделась и легла у телевизора какая-нибудь девушка, выставляя напоказ свою промежность.
— Сейчас Фанни придет, Микро, может, тебе лучше опять что-нибудь надеть? Уж извини, может, ты еще не заметил, но на тебе больше нет штанов.
Шон подмигивает и снова вытряхивает что-то на тарелку, и из динамиков старого магнитофона вырывается жирный бас. Уже лучше, думаю я. Еще секунду назад звучал дурацкий синтезатор восьмидесятых годов. От него вся паника. Паника при мысли о групповом сексе и девчачьих тенях для глаз, переодетых в вампиров девушках. По-настоящему я этого не боюсь, но электропопмешанина тех времен всегда звучит как подавленное половое созревание, да еще в виде ремиксов. Шон прикладывается и передает тарелку остальным, а я иду за какими-нибудь шмотками для Микро и кидаю их ему.
Потом машу рукой перед лицами Шона и Микро:
— Алло, есть тут кто-нибудь?
Шон и Микро хохочут, таращатся на меня. На носу у обоих налипли крупинки белого порошка.
— Не сходите с ума, — говорю я.
Устал. Надо еще нюхнуть и ткнуться лицом в подушку. Я смотрю в потолок, а эта дрянь продолжает пощипывать нос. Звучит песня в исполнении Пэм Грайер. Я узнаю голос. Раз и навсегда, так часто я слушал «Лонг тайм вуман», — это круче чего бы то ни было. И впервые я понимаю, почему у Микро нет потребности разговаривать. Ясно ведь как божий день. Конечно, ему не нужно говорить, ведь играет его музыка. Домашняя музыка. И скорее всего он нас вообще не слушает, а слышит только свои записи. Ведь от кокаиновых глюков они тем более смачные.
33. Юность мира. Буйство. Топтание на месте
Микро микширует свои пленки на грани идиотизма. Некоторые места еще как-то выносишь, и все ждешь, что они начнут действовать тебе на нервы, как эти дурацкие композиции — ретро Рейнхольда Крайдлера. Потом наступает приятное облегчение, когда снова начинает литься что-то плавное, успокаивающее. Собственно говоря, не так уж это и плохо. Не впадаешь в полную эйфорию. Когда пленка заканчивается, вспоминаешь ее с теплотой, хотя бы из-за той свободы, которую ощущал, слушая приятные мелодии после тяжелых. Но я не знаю, специально ли он это делает, так ли оно задумано. Если, конечно, это микширование вообще можно назвать «мышлением». Не важно. Когда я слушаю эти пленки, то знаю, почему он мне нравится.
— Хорошая пленка, Микро, — говорю я, и Микро бормочет что-то про «Роландс», с которыми можно делать совершенно невероятные вещи. Типично мальчишеская болтовня, которой парни обычно сгоняют девчонок с самых удобных мест. Меня вдруг охватывает беспокойство. Я думаю: «Микро, приятель, надеюсь, ты не станешь одним из таких специалистов, у которого в голове сплошной тарарам».
Но Микро смеется, улыбается себе под нос, возможно, потому что думает о технических мелочах со своего рода любовью. Надеюсь, ты не станешь одним из ущербных (думаю я), которые вечно считают, что знают все лучше всех, а ведь на самом деле просто разбираются немножечко лучше, но для них мир не существует. Чокнутые специалисты, одним словом. Я встречал в своей жизни кучу типов, которые и правда кое в чем секут, до мельчайшей мелочи что-то знают, но говорят и говорят, и стоит тебе только кивнуть, будут крутить свою шарманку до бесконечности. Целый банк данных. И ничего-то ты по-настоящему не поймешь. Как в кино вьетнамские солдаты не говорят ни о чем, кроме Вьетнама. Но нельзя же этого сказать вслух, — Микро сейчас счастлив.
