Я поднялся и начал подбирать вещи, раскиданные по квартире. Наводя порядок на письменном столе, я нашел квитанцию от ювелира. «Кулон для Софи».
Я вспомнил день, когда мы его заказали. Я положил квитанцию в ящик и пошел спать. Я был совсем без сил, но заснул все-таки не сразу.
10 Все говорило мне об одном и том же
На следующее утро я не пошел на работу. Все знали о моей дружбе с Федерико, и никто не сказал мне ни слова. Не отрицаю, что я этим в какой-то мере воспользовался.
Идите-ка вы все к чертовой матери, решил я.
Я прошелся по городу и встретил Пьетро. Мы давно не виделись. Пьетро мой старый приятель. Еще со средней школы, как и Федерико, но он был не из нашего класса. Мы учились в «А», а он в «Е».
Я поговорил с ним о Федерико, мы вспомнили забавные истории и наши совместные проделки. В конце воспоминаний нас, казалось, утешило то, что Федерико никогда не отворачивался от радостей жизни, в том числе и от материальных удовольствий. Он всегда жил напряженной, бурной жизнью, будто бессознательно предугадал, что умрет молодым.
В тот день Пьетро рассказал мне, что он оставил работу в коммуне и сейчас руководил кинологическим центром, занимаясь дрессировкой собак. И он тоже бросил все, чтобы воплотить свою мечту.
— Мне стало невыносимо каждый день являться в офис только ради своего оклада. Я жил под диктатом зарплаты.
— И в один прекрасный день ты послал все к черту и ушел?
— Да нет, как я мог так поступить? У меня не было свободных денег, я не мог позволить себе уйти с работы. Я мог, конечно, уволиться и устроиться на временную вечернюю работу в какой-нибудь ресторанчик, но при таком раскладе лучше было оставаться в коммуне. Во всяком случае, после стольких лет работы в коммуне у меня появились кое-какие связи, я знал, с какого края надо зайти. По выходным я стал посещать курсы дрессировки собак в Парме. Когда я научился работать с животными, я на пару месяцев остался в кинологическом центре, а потом вернулся сюда. Сейчас я руковожу чем-то вроде филиала, который у нас открыл мой шеф. Возможно, когда-нибудь я открою свой центр, но сейчас, честно говоря, мне и так хорошо. Работать с собаками было моей мечтой. Конечно, платят мне меньше, чем я получал в коммуне, но зато у меня здоровая работа и ощущение свободы и счастья.
— Ну, так тебе повезло, что именно у нас твой шеф решил открыть новый центр.
Так мог сказать только мой отец. Я встречаю человека, которому удалось осуществить свою мечту, и тут же спешу заметить, что это везение.
— В общем, да, мне повезло, — согласился Пьетро, — но все-таки я сам этого добился. К тому же, работая в коммуне, я познакомился с людьми, которые смогли мне помочь. Ну а потом, если ты на самом деле хочешь чего-то добиться, то это, как правило, происходит.
— А как у тебя с Мартой?
— Я больше с ней не живу.
— Извини, мне жаль, вы так красиво смотрелись вместе.
— Той пары больше нет: Марта была превосходной девушкой для Пьетро из коммуны, а я уже не такой.
— В каком смысле?
— Когда я жил с Мартой, мы прекрасно дополняли друг друга. Я был нужен ей, она была нужна мне. Но потом, когда я поменял работу, эти отношения сломались.
— Она была против?
— Когда я работал в коммуне, я, честно говоря, вел очень скучную жизнь. Ничто меня не интересовало, не зажигало. Я не знал, к чему приложить свои силы, чтобы полнее выразить себя. Я даже подумать не мог о том, чтобы раскрыть себя на работе: там я, наоборот, был вынужден себя подавлять. Если бы на моем месте сидел другой человек, то не изменилось бы ровным счетом ничего. Я был всего лишь штатной единицей. Когда вечером я возвращался домой, возвращался к своей жизни, я мечтал быть человеком со своим собственным лицом. Я не хотел больше оставаться штатной единицей. Я хотел быть самим собой, Пьетро, человеком, жизнь которого что-то значит для других людей. Мне было нужно, чтобы ко мне тянулась хоть одна живая душа. Чтобы этот человек тосковал, когда меня нет рядом с ним, а не так, как на работе, где меня могли спокойно заменить другим, как меняют болты. Марта была моим островком счастья. Только с ней я мог свободно выражать свои чувства. И она привязалась ко мне, потому что для нее было важно чувствовать, что она кому-то нужна. Знать, что она многое для меня значит. Она хотела приносить счастье. Стать моим счастьем. Свою жизнь она связала с моими желаниями. Так что, когда мы расстались, она перечислила все, что сделала для меня, и стала укорять меня в неблагодарности, а потом обозвала эгоистом, способным думать только о самом себе… Марта бессознательно старалась подорвать мой интерес к тому, что мне нравилось. Ни одного моего плана она так и не одобрила. Когда я заговорил о своем желании бросить работу в коммуне, чтобы попробовать себя в дрессировке собак, она сразу же постаралась посеять во мне сомнения и страх перед будущим. И как только я заинтересовался вещами, которые выходили за рамки нашей совместной жизни, как только я перестал искать счастья только в нашем тесном мирке и оторвался от ее груди, сразу же что-то сломалось в наших отношениях, и вскоре мы расстались. Мы уже не ощущали себя, как раньше, единым целым, что-то мешало нашим половинкам слиться воедино…
Пьетро умолк, несколько секунд помолчал и продолжил:
— Марта больше не разговаривает со мной и обвиняет меня в том, что я ее предал. Предал не с другой женщиной, а в более глубоком смысле. Возможно, потому, что я разорвал тот молчаливый договор, который свел нас вместе. Она потеряла свою роль незаменимой для меня женщины и не смогла заново выстроить наши отношения. Ей надо жить рядом с мужчиной, который не может обходиться без ее внимания, ведь именно этим она привязывала меня к себе. Если человек ласков и внимателен к тебе, ты чувствуешь себя порядочным дерьмом, когда желаешь избавиться от его присутствия. Но я уже стал независимым. Мне жаль, что так случилось. Я какое-то время выжидал, но потом решение созрело. Лучше поздно, чем никогда…
Пьетро посмотрел на меня и добавил:
— Заезжай ко мне на днях, выпьем пива. Мой центр находится почти рядом с городом, всего двадцать минут езды на машине.
Когда Пьетро рассказывал мне о своей жизни, я вспоминал о вечере, проведенном с Федерико в Ливорно. Ведь за ужином он говорил со мной примерно о том же. Я спрашивал себя, какова роль случая в том, что мы, заинтересовавшись какой-то идеей, встречаем много людей, которые говорят о том же и живут похожими идеями. Или, возможно, я и раньше встречал их в жизни, но не обращал на них внимания, потому что у меня не было интереса к этим вопросам? Наверное, со мной случилось то, что обычно называют «эффектом резонанса»?
Я не берусь ответить на этот вопрос, но в последние дни все говорило мне об одном и том же.
11 Я ищу себя
После смерти Федерико дни потекли тягостной чередой, словно лениво бредущие неповоротливые динозавры, оставляющие за собой цепь глубоких следов. Мир продолжал существовать и без Федерико. Ничто больше меня не интересовало. Я по-прежнему как бы находился в состоянии анестезии, словно жил в стеклянном пузыре. В общем-то, я уже давно пребывал в этом состоянии, разница была только в том, что теперь я не мог притворяться, будто ничего не замечаю. Единственное, к чему я не мог оставаться равнодушным, было мое равнодушие. Вероятно, в тот момент я думал, что и для меня пришло время попытаться, по крайней мере, понять, кто я такой на самом деле. Это было мое единственное, важное для меня решение. Я чувствовал, как вокруг меня образуется скорлупа, и мне уже пора было определить, с какой стороны ее проще разбить, чтобы выбраться наружу. Я не хотел умереть раньше, чем смогу свершить то, что было мне суждено при рождении. Я должен был сделать это также для Федерико. Но сложность заключалась в том, что меня по-прежнему окружали те самые люди, которым, как и мне, было наплевать на такие порывы. Я и сам всегда считал эти мысли немного смешными. Я охотно мог поболтать о них в течение одного вечера, но на другой день эти вопросы меня больше не трогали. То, что произошло со мной, пережитое мной потрясение, открыло мне глаза или, лучше сказать, придало мне сил испытать себя. Жить, как раньше, у меня не получалось, потому что в костюме, скроенном по старой мерке, я не мог сделать ни одного естественного движения, не говоря уже о поступках. Стоило лишь посмотреть на меня со стороны, и становилось ясно, что все свои поступки я совершал только ради своего блага, а такой образ существования мешал мне жить по-настоящему.
