– Зря ничего не бывает, хотите, сделаю вас любовницей Берии?
– Боже упаси, да его и нет давно.
– Зато вы есть, и память при вас, и я на подхвате.
– Коля, я педагог, а не проститутка.
– Проститутка – Троцкий. Педагогика – бред. Давайте приводите себя в порядок. Побольше жеманства, скромности скрытой. Тряпок завтра подброшу. Клиентура ждать себя не заставит.
– Николай, как можно в мои-то годы?
– Ангелина Васильевна, ваши года нам богатство дадут. Покопайтесь в памяти и за дело, оно у нас правое, шевелите левой и вперед.
Ни «нет», ни «да» не прозвучало в ответ, но улыбка пожилой Моны Лизы на лице заиграла. Я обзвонил местные СМИ, так, мол, и так. Давайте репутацию учительскую подмочим. Прессе нашей палец в рот не клади, мигом скумекала. Ну и пошло-поехало. Приоделись оба, в ресторанах стали узнавать, на тусовки зовут.
– Ну, что, Ангелина Васильевна, пора столицы окучивать.
– Эх, Коля, Коля, куда вы меня ввергли.
– Верной дорогой идем: и Лаврентию Палычу лестно, вон какую бабу отхватил, и нам сытно.
Полетели в столицу, столик в «Праге» заказали. Журналистов, как мух, поналетело, десятка три на скорой увезли, слюной подавились, бедолаги.
– Скажите, а правда?
– Правда, и спала с ним сама, и ела. Как сейчас помню, дневник мой проверит, двойки на пятаки переправит и сразу за стол тащит.
– Значит, он ее прямо на столе?
– Спрашивайте сами, я тогда совсем пацаном малым был, в этих делах плохо разбирался.
– Ангелина Васильевна, стол скользил?
– За столом, молодые люди, едят. Хозяин хлебосольным был, знал толк в этом деле.
– Ну, а дальше, после стола, как оно все происходило?
– Поймите меня правильно, ну, не могу я при мальчике такое из себя выдавить.
– А мальчик кто у нас?
– Коля. Он тогда совсем ребенком был, я его подкармливала с барского стола, то балычок подсуну, то бананчиком побалую.
– Коля, выйди на минутку.
– Не могу, господа, я при Ангелине Васильевне с детства охранником тружусь.
– Ладно, сиди пока. Скажите, Ангелина Васильевна, чему вас Берия учил?
– Жизни, господа, жизни.
– А он, правда, в этом деле мастак был?
– Не только умел, но и пользовался этим с большим успехом. Оглянитесь вокруг, сколько охранников в стране, а это всё его дети.
– И Коля ваш от него?
– Да, Коля мой крут, как папа. Коля, покажи им очки отца.
Пришлось достать, поторговаться и продать по частям.
Эти уже десятые по счету будут. Пуговицы с кителя на вторую сотню пошли по рукам гулять.
– Скажите, а чем Берия отличался от других ваших мужчин?
– Понимаете, способности всегда имеют знаки отличия, посредственность пуста.
Поездили мы с Ангелиной Васильевной по городам и весям, весело и сердито поездили. Она в золоте – я в шоколаде. Правда, диплома педагога она лишилась за сожительство с врагом народа. Хотелось и в этом деле ей помочь, пытался через суд доказать, что она давно с ним не живет, но не поверили. Такую кучу справок запросили, что проще без диплома.
Ее, дурочку, по-прежнему в школу тянет, кругами ходит, но не пускают. А я в усадьбе шашлык ем, виски пью, в бане парюсь и думаю, кому еще помочь. Идей куча, люди боятся в историю лезть, а там много еще чего полезного валяется.
Моя Аэлита
Снега всегда из прошлого. А после женщины, как после осени, что-нибудь да остается: то шпильки, то заколки, то шарфик под стулом. У меня серебро на губах.
Раскрыв ладони, она показала серебряную пыль, которая появляется всякий раз, когда идет снег. Не тут, а там – на Марсе. Сегодня я обязан уволить ее. За то, что она ничего не видит, кроме этих микрочастиц на своих руках. Их никто не видит.
– Вы знаете, мой бывший муж покупал билеты в цирк только на первые ряды.
– Он у вас был близоруким?
– Нет, ему нравилось, что в меня влюблены все клоуны на свете.
Я представлял, как муж целовал лунную поверхность ее лица, и мне хотелось в тот день, когда идет ее снег, касаться хотя бы краешка уходящих губ. Я не мог вообразить, как улыбаются серебряные девушки обратной стороной любви. Не
помню, не хочу помнить, как подписывал заявление об уходе по собственному желанию, вернее, по производственной необходимости.
– Вам что нравится читать на ночь?
– Бунин. «Темные аллеи».
– Не люблю Бунина, там всегда возникает желание.
Потом она вдруг поведала, что в новогоднюю ночь останется совсем одна, натянет старый свитер, джинсы, заберется с ногами на диван и станет ждать, когда серебряная пыль осядет на ее ладони.
– Она падает к вам только на ладони?
– Нет, серебряная пыль везде.
– Почему она прилетает лишь к вам?
– Я хочу родить красивого и умного сына, который будет всем необходим.
– А у меня на ладонях мозоли.
– Вы не умеете задумываться, в вас только работа. Мне вас бывает жалко.
Да, на моих ладонях лед приказов, накладных и ее заявление об уходе.
– Вы знаете, люди еще очень воинственны и нетерпимы.
– Почему?
– Они ведь с Марса.
– Как это? Все люди с Марса?
– Ну, не только с него. До Марса они жили на Юпитере, Сатурне и дальше. Там их прошлое.
– Вы, верно, начитались фантастики?
– Нет, я ее совсем не читаю. Солнце остывает.
– Извините, а на Земле люди зачем?
– Земля им знания дает и только. Вот когда Солнце еще чуть-чуть померкнет, они переберутся на Венеру и поймут, что главное на свете – любовь!
– Ну, а Меркурий куда?
– Там станут торговаться за место под Солнцем. Знаете, я здесь была такая чужая всем. И ждала вас.
– Как это вы ждали меня? Я не давал для этого никакого повода.
– А повод и не нужен.
– Вы отдаете себе отчет, что это уже слишком?
– Я, я не хочу уходить от вас.
– Вы меня, по-видимому, не слышите.
– Я слышу, а вы глухой.
Она резко повернулась и ушла, не хлопнув даже дверью, тихо ушла, как снег.
Жена заметила, что перед снегопадом у меня стали сереть губы, неплохо бы показаться врачам. Она не знает, что издали серебро серое. И я не знал.
