— Почему?
— Меньше свидетелей.
Навстречу им от барака, где расположилась команда с транспорта, принадлежащего Уайту, выбежал здоровенный матрос по прозвищу Томагаук. Широкие скулы его шевелились (он даже спал с жевательной резинкой). Томагаук громко сказал: «Добрый день!» — и, узнав Ланге, вытаращил на него глаза.
— Почему пустынны улицы? — спросил Ланге матроса.
— Немцы арестовали всех финнов и заставили работать в шахтах.
— Вот как!…
— Друзья до чёрного дня, — осклабился Уайт. — Шли под руку, а теперь… Забавная эта война.
— Почему не грузите на транспорт оборудование? — спросил Ланге Томагаука.
— Немцы только сегодня разрешили вывозить. А пока мы складываем оборудование вот здесь, — матрос повёл Ланге и Уайта за угол барака.
Ланге торопливо обошёл большой двор, заваленный техникой из подземных магистралей, и, побагровев, подскочил к Томагауку.
— Куда вы натащили эту дрянь? — закричал он, тряся головой. — Вагонетки, противовесы, шкивные колёса, стальные канаты, скреперные лебёдки… Боже мой! Вы, вообще-то, понимаете, что к чему?
Томагаук пожал плечами и вытянул губы, которые и без того у него обвисли. Только Уайт был безразлично спокоен. Ланге показалось, что тот в душе даже смеётся над ним.
— Я сам спущусь в шахты, — хвастливо заявил Ланге, подойдя к Уайту. Он впервые вспомнил горного инженера, погибшего на сгоревшем транспорте. Пожалел, что его нет.
Они обошли барак и сели на скамейку. По дороге быстро приближалась большая колонна людей под охраной немцев.
— И если мы ничего не вывезем… — тихо сказал Ланге, сунув в рот сигарету, и только когда прикурил, щуря правый глаз от дыма, добавил: — Я взорву вход в главный квершлаг.
— Что это за штука? — спросил Уайт.
— Основная транспортная магистраль рудника, — ответил Ланге, смотря на быстро проходящую колонну. Неожиданно он вскочил со скамейки и крикнул:
— Хекконен!
Но колонна уже скрылась за поворотом. Уайт вопросительно посмотрел на Ланге.
— Хекконен — финн, бывший заместитель управляющего рудника, наш человек, — шепнул Ланге на ухо Уайту.
Ланге обрадовался встрече с Хекконеном, который отлично знал все закоулки шахт и подземную технику. Зачем же Ланге лезть в тоннель, когда за него несравненно лучше всё сделает Хекконен?
Ланге и Уайт направились к немецкому коменданту.
Капитан фон Хадлер, начальник концентрационных лагерей и комендант поселка Никель, надел пенсне и, насвистывая, вышел на крыльцо каменного дома. Он не любил пускать к себе посторонних.
— А зачем нужен вам арестованный? — спросил фон Хадлер, выслушав просьбу Ланге и возвращая Уайту пропуск, подписанный Тербовеном.
— Как проводник, — по-немецки ответил Уайт.
— Я готов помочь вам, — нараспев сказал фон Хадлер и, приоткрыв дверь, позвал солдата: — Оскар! Назначаю тебя проводником к этим господам. — Глаза фон Хадлера открыто улыбались.
Ланге и Уайт переглянулись, не ожидая такого оборота дела, но долго благодарили капитана за внимание. В конце разговора они повторили просьбу о Хекконене.
Фон Хадлер снял пенсне, неторопливо протёр стёкла куском зелёной замши и вдруг ни с того, ни с сего захохотал. Потом приказал Оскару привести Хекконена и, сославшись на свою доброту, сказал отрывисто: «Разрешаю», — и скрылся за дверью.
Ланге и Уайт нетерпеливо ходили около дома коменданта из стороны в сторону, долго сидели на крыльце, курили, пока наконец не появился на дороге рыжебородый и дряхлый Хекконен в сопровождении немецкого солдата.
На крыльце снова появился фон Хадлер.
— Господа! Арестованный будет вашим проводником под охраной моего солдата. Оскар! Ночевать отведёшь его в лагерь.
— Благодарим вас, — расплылся в улыбке Ланге и, повернувшись к Хекконену, сказал по-английски: — Здравствуй! Пойдём!
— Куда? — спросил Хекконен, переступая с ноги на ногу.
— В шахту, покажешь… — Ланге взглянул на коменданта и потянул Хекконена за рукав.
— Не пойду! — отрезал финн, освобождая руку. — Работать за твою шкуру? А мою-то ты давно уже продал. — Хекконен отвернулся и пошёл обратно к руднику.
Солдат растерянно смотрел на коменданта, но фон Хадлер, насвистывая, захлопнул за собой дверь.
ГЛАВА 15
К исходу третьей ночи разведчики пересекли широкую дорогу Печенга-Мурманск и, торопя друг друга, снова ушли в сопки. Рассвет наступил, казалось, неожиданно рано. И так всякий раз, — разведчики едва успевали проходить расстояние, намеченное на каждую ночь.
Юго-восток белел, обнажая горизонт и склоны сопок. Морозило, но с севера тянуло теплом.
— Море дышит, Миша, — переводя дыхание, сказал Шубный, карабкаясь за Борисовым на сопку.
— Оно с нами, Фома. И почему так: с юга ветер всегда холодный, а с севера — тёплый? Особенно на зорьке. Так и ласкает тебя, согревает. Давай руку, а то свалишься.
Богатырь Борисов легко вытащил за собой Шубного, тот — радиста Башева, и снова один за другим змейкой полезли всё выше и выше на двухгорбую сопку.
— Это, Миша, от Гольфстрима дует теплом-то. Море не мёрзнет. Другое дело — у нас в Архангельской…
— Разговорчики! — прикрикнул Ломов.
С каждым днём на марше и на привале разведчики чувствовали себя всё свободнее. Шутники вовсю острили, а слушающие не могли сдержать смеха. Днём, во время отдыха, разведчики собирали ещё не потерявшие вкуса ягоды, которыми так богаты сопки Заполярья осенью. Увлекаясь, матросы уползали далеко от расположения лагеря, и их могли обнаружить. Нарушения дисциплины, даже невинные, могли привести к гибели отряда. Это беспокоило Ломова. На очередном привале он решил строго предупредить разведчиков.
Вскоре вошли в лощину, распластавшуюся ровной площадкой в седловине двугорбой сопки. Она была выше других окружающих её сопок. Ломов остановил отряд, выслал вперёд разведку, которая вскоре вернулась с приятными вестями: немцев на сопке нет. Удивительно было для разведчиков, почему на такой командной высоте немцы не организовали наблюдательного пункта?
Место вынужденного привала оказалось очень удобным и выгодным. Матросы сложили весь груз, свободно вздохнули, расстегнули ватники. Выбрали в камнях три наблюдательных поста. Ломов наметил план обороны на случай боя и отхода. Разведчики крутили самокрутки, но никто не закуривал.
— Только не все сразу, — разрешил Ломов. — Да табачок-то экономьте.
После завтрака повалились спать, трое ушли на вахту. В лагере дневалил Шубный.
Ломов с Чистяковым выползли на гребень сопки, устроили в камнях амбразуру для наблюдения. Молча смотрели вниз. Они отчётливо видели лощину, клочок дороги на противоположной сопке. Ломов развернул карту и только сейчас понял, почему так поздно они пересекли дорогу Печенга — Мурманск. Отряд ночью уклонился влево. Ломова беспокоили не только напрасно пройденные километры в сторону от цели, но даже сотни метров, так как на это тратились дорогое время, силы людей.
