— Кажется, я понял: вы гугенотка. Я просил господина Виделя более тщательно отбирать прислугу, да, видно, он меня не послушал. Придется вернуться к этому разговору. Надеюсь, что после вашей смерти он найдет себе прислугу получше.
Подсвечник заходил ходуном. Служанка перекрестилась.
— Господи, что вы такое говорите? Я добрая католичка! Это все знают!
— А почему в таком случае вы не слушаетесь провинциала? Может, вы не знаете, кто такой провинциал?
— Нет-нет, я знаю хорошо, — соврала служанка. — Я просто не расслышала. Пойду предупрежу господина Виделя.
Долго ждать не пришлось. Послышался лязг задвижки, и на пороге появился человек в ночной сорочке, с канделябром в руках. Возраст его определить было невозможно. На сероватом лице выдавался крупный нос, острые глазки глубоко запали, резко очерченный рот окружали глубокие морщины. Он был так худ, что сквозь сорочку виднелись ребра.
— Падре Михаэлис! — воскликнул Видель. — Какая честь!
Он поклонился Джулии.
— Прошу в мое скромное жилище, мадам.
На самом деле жилище, куда он их провел, отнюдь не выглядело скромным. Дорогие обои, скамьи из ценного дерева, мягкие кресла. Все комнаты сообщались друг с другом, коридора не было. В первой комнате на стене над погасшим камином красовалась большая картина в римском стиле, изображавшая, видимо, старинную медицинскую школу. Вдали виднелась колоннада и вершины гор, с маленьким храмом на каждой. Но рисунок был весьма приблизительным, и полотно закоптилось, поэтому точно определить содержание было трудно.
Покосившись на картину, падре Михаэлис спросил:
— Как идет ваша врачебная практика? Похоже, она приносит немалый доход.
— О, не говорите мне об этом! — простонал Видель и принялся зажигать свечи в гостиной. — Если бы не заработки астрологией, я бы давно разорился.
Закончив со свечами, он указал гостям на диван.
— Садитесь, пожалуйста. Я велю служанке принести вина. У меня есть еще слуга, но этот лодырь приходит только днем, а по ночам где-то кутит.
— Спасибо, не надо вина, — сказал Михаэлис, забыв спросить мнение Джулии.
Утонув в подушках, он заметил:
— Нынче вы еще и знаменитый писатель. Каков тираж вашей книги? Я имею в виду «Декларацию о беззакониях, невежестве и бунтарстве Мишеля Нострадамуса».
Услышав название книги, Джулия сдавленно вскрикнула. Михаэлис решил, что она закашлялась, и не придал значения ее возгласу.
Видель тоже не обратил внимания. Он коротко рассмеялся, обнажив бледные десны.
— Шесть тысяч. Но книга скорее не моя, а ваша. Вы мне ее продиктовали слово за словом.
Михаэлис пожат плечами.
— Не скромничайте. Это вы разбираетесь в астрологии. Вы показали несведущему читателю, что Нострадамус в астрологии смыслит очень мало или вовсе ничего не смыслит. Я сам немало удивился, узнав, что все его астральные карты ошибочны.
— Так оно и есть, — энергично кивнул Видель. — Он рассчитывает эфемериды[17], принимая за основу положение Венеции, и при этом должен пользоваться опубликованным ниже руководством. Во Франции же небесная конфигурация совсем иная.
— Вот видите, как полезен ваш вклад, — с довольным видом прокомментировал Михаэлис. — бы ни за что не обнаружил этой неточности.
— Зато та часть книги, где разъясняется, что Нострадамус прибегает не к астрологии, а к магии, целиком принадлежит вам. Если книга разойдется, она рано или поздно попадет в руки французской инквизиции. А кардинал де Лорена колдунов не жалует.
— Да, но число процессов, которые он затевает, ничтожно. Папа ему уже за это пенял, — вздохнул Михаэлис и указал на Джулию. — Можете вы приютить у себя эту даму? Ненадолго, пока в Париже не поутихнут страсти.
Лихорадочный блеск, вспыхнувший в угасших глазах Виделя, как только они остановились на Джулии, ясно говорил о том, что он бы охотно приютил ее в своей постели, и надолго. Но он никогда не осмелился бы выдать свои мысли и перечить провинциалу иезуитов. Склонив голову, он сказал:
— С удовольствием, отец мой. Если мадам не стеснит скромная жизнь буржуа…
— Не стеснит, — отозвалась Джулия с мягкой улыбкой. — Мне приходилось жить и в худших условиях.
Она сказала бы больше, но Михаэлис остановил ее взглядом.
Поднявшись, он сказал:
— Уже поздно, мне пора. Господин Видель, вы — живое свидетельство пользы светских конгрегаций, которые мы организуем. Мы единственный орден, открытый для светского общества. Если наши замыслы увенчаются успехом, гугенотам некуда будет пускать корни.
— Будьте уверены, — ответил Видель.
Он в свою очередь поднялся и поклонился.
— Если вам нужны еще пасквили против еврея Нострадамуса…
— Пока нет. Наслаждайтесь плодами уже написанного.
Михаэлис направился к выходу, но Джулия его догнала:
— Падре, известите Габриэле, где я.
— Обязательно, друг мой. Симеони будет в курсе всех ваших неприятностей и вашего освобождения. И в дальнейшем он будет знать, как развиваются события.
— Благодарю вас. Вы необыкновенно добры.
Эта фраза чуть смутила Михаэлиса, и он поспешил удалиться. На улице ему попалась группа фанатиков, которая готовилась к процессии. Там были монахи и священники, но превалировал простой люд из самых бедных, вооруженный кольями и палками. Красноватый отблеск факелов вспыхивал на изображениях святых. Все мрачно поглядывали на тот берег Сены.
ГРОБНИЦА МАГОМЕТА
— Вы здесь когда-нибудь бывали? — удивленно спросил капитан Франсуа дю Плесси де Ришелье по прозвищу Монах, резко натянув поводья.
Измученный долгой верховой ездой, Мишель непонимающе на него взглянул.
— Почему вы спрашиваете?
— Читайте, что выбито на камне.
Капитан указал на мраморную доску на стене одной из патрицианских вилл на дороге, ведущей из Турина на северо-запад. Вокруг раскинулась цветущая равнина, на которой ветвилась на множество рукавов река, и то здесь, то там высились сельские домики. Утреннее солнце проглядывало сквозь легкий туман.
Мишель и Триполи подъехали поближе, чтобы можно было разобрать буквы на плите. Триполи прочел вслух:
1556. Nostre Damns a logé ici
on il iia le Paradis I'Enfer
le Purgatoire je ma pelle
